Что? ЧТО?

На этот раз просыпаюсь окончательно. В палате никого нет, в коридоре темно, где-то далеко эхом отдаются чьи-то шаги. Болит рука – в вену вставлен катетер, рядом с кроватью – штатив с капельницей. Болит опухшее горло. Холодно, вся дрожу, будто подхватила грипп, хотя знаю, что попала в клинику совсем по другой причине.

Слова Джо не идут у меня из головы. Покончить с собой? Не понимаю. Был день рождения мамы, я чувствовала себя усталой, болела голова, приняла несколько таблеток обезболивающего и… снотворного. Помню. Неужели из-за такого количества можно заподозрить самоубийство? Черт, не помню. Не помню, сколько я их проглотила.

Патрик держит меня за руку, большим пальцем гладит покрывающий иглу бинт. Даже от такого нежного прикосновения игла в вене смещается, и по желудку волной прокатывается спазм. Пытаюсь высвободить руку. Патрик удерживает ее какое-то мгновение – этого хватило, чтобы всю руку пронзила резкая боль, – и, наконец отпустив, откидывается в кресле.

– Я думал, ты умерла, – шепчет муж испуганно. – Пришел – ты лежишь без движения. Решил, что уже опоздал.

– Нет, – начинаю срывающимся шепотом, но Патрик машет рукой, словно не хочет слышать моих возражений.

Осекаюсь.

– Не понимаю, – говорит он, – я не знал, что тебе настолько плохо.

– Но я не…

– Представляешь, как бы это отразилось на Джо?

Наклонившись ко мне, Патрик задевает стойку и, пытаясь удержать закачавшийся штатив, смотрит мне в глаза.

– Ты понимаешь, что была на волосок от смерти? Ты осознала, как вредно пить так много таблеток? Ты выжила только потому, что не все проглотила. Я вынул их у тебя изо рта.

Я выпила только четыре пилюли. Или пять? Может, шесть? И несколько таблеток парацетамола. Да, это много. Но я не хотела покончить с собой, я просто устала.

– Сара, умоляю тебя. Я не могу, не могу тебя потерять.

В голосе Патрика не просто страх. Это паника.