— А, — протянул он с каким-то недобрым удовлетворением. — Пришли все-таки. Очень хорошо.

— А что, можно было и не приходить?

— Да я уж подумал было, что вы решили отказаться, — следователь пропустил Катю в кабинет, закрыл дверь, долго, с какой-то церемонностью усаживался за свой стол, будто совершал важный ритуал, от которого многое зависело.

— Отказаться от чего?

— От своих обвинений, — самим тоном, движением локтей, сдвинутыми бровками следователь дал понять, что не одобряет такое количество вопросов, вопросы здесь должен все-таки задавать он. — Присаживайтесь вон на тот стул, он еще и остыть не успел... Может быть, вам это и понравится, — Смоковницын явно произносил гораздо больше слов, чем требовалось. И хотя ничего существенного не сказал. Катя поняла, что перед нею не союзник, перед нею враг.

Она села рядом с тем стулом, на которое указывал следователь. Тот усмехнулся.

— Вам не нравятся теплые стулья?

Катя взглянула на следователя, но не ответила. Наклонила голову к своей сумочке и сцепила на ней пальцы, как бы готовясь переждать, пережить все те испытания, которые ожидали ее в этом кабинете.

Волосы с затылка, из-за ушей длинными прозрачными прядями Смоковницын зачесывал вперед, безуспешно пытаясь прикрыть ими бледную лысину, по цвету напоминающую сырое тесто.

— Сразу меня нашли?

— Да, на дверях написано.

— Что ж вы там сидели... Надо было постучать, — участливо произнес Смоковницын. — Я бы побыстрее выпроводил своего гостя.

— Я слышала голоса... Думала, что вы по делу...

— А мы по делу! — рассмеялся Смоковницын, показав большие желтоватые зубы.

Катя не улыбнулась, не поддержала его усмешливого тона, она еще ниже склонила голову к сумочке, все больше настораживаясь, понимая, что идет подготовка к чему-то неприятному для нее.

— Ну, ладно, — сказал Смоковницын, беря со стола тоненькую папочку. — Сейчас разберемся, — он вчитался в какие-то строчки, перевернул одну страничку, вторую. — Что же это у нас с вами случилось...

— У нас с вами ничего не случилось, — обронила Катя как бы помимо своей воли — она не собиралась ни шутить, ни дерзить, не до того ей было. Просто уточнила из чувства добросовестности.

Смоковницын расхохотался, запрокинув голову и опять Катя, чуть скосив глаза увидела его зубы, но теперь уже все, до последнего.

Зубы у следователя оказались целыми, но великоватыми, словно повылезли из десен больше, чем требовалось. Смех Смоковницына ей не понравился, ненастоящим показался, надсадным, этим смехом следователь будто пытался погасить ее настороженность, склонить к разговору легкому, необязательному, но откровенному. Хоть и немного прожила Катя на белом свете и не часто ей приходилось вести беседы с незнакомыми людьми, но она ощутила четко и даже с какой-то обостренностью — неискренен Смоковницын, не то чтобы лебезит, а как бы подлизывается к ней...

— Итак, — проговорил Смоковницын, посерьезнев. — Вы утверждаете, что вас изнасиловали?