— Да? — недобро глянул полковник на участкового. Будто заранее зная, где сейчас находится его сын, он, не колеблясь, свернул на кухню. В его неторопливости чувствовалась уверенность человека, который привык поступать по-своему, который знал, что он имеет право поступать так, как считает нужным.

На пороге кухни Пашутин остановился. Вадим сидел у газовой плиты, сложив на коленях руки, сцепленные наручниками. Увидев отца, вскочил, попытался улыбнуться, но удар отцовского кулака бросил его на пол. После этого пощечины капитана должны были ему показаться почти ласковыми. Хныкая и, размазывая рукавом кровь на лице, Вадим поднялся.

— Вообще-то избивать задержанных не положено, — улыбаясь проговорил капитан. — Но в воспитательных целях, в исключительных случаях, в порядке родственного общения... не помешает. С моей стороны нет возражений.

— Ну, что сынок... Прекрасно провел вечер? — спросил Пашутин негромко, он, похоже, вообще никогда не повышал голос. — Получил удовольствие?

— Батя! Да если бы ты знал эту шалаву...

— Катя — шалава? — тихо спросил участковый, остановившийся в дверях. — Я правильно тебя понял?

— А что? — с вызовом ответил Вадим, но продолжить не успел — нога отца, словно сама по себе, дернулась вперед, в самый пах Вадима. Удар, видимо, достиг цели, тот вскрикнул, как подстреленный и, схватившись скованными руками за пораженное место, рухнул на кухонный пол.

— Отдай мне его, капитан, — попросил полковник. — Ты не накажешь его сильнее...

— Берите, — легко согласился Кошаев. — Если вам удастся провести его через толпу у подъезда... Там не только гневливые старушки, там, как я успел заметить, стоят и ребята, которые запросто могут оторвать ему яйца.

— Вы думаете? — с сомнением проговорил Пашутин. — Как же нам поступить...

— Есть еще одна проблема... Что делать с теми двумя? Они же первыми начнут строчить жалобы во все концы... Сами знаете, как бывает в таких случаях. На вашего и валить будут... Дескать, одного вытащили, спасайте и нас...

Полковник крякнул досадливо, отвел назад ногу для еще одного удара, но сдержался, повернулся к капитану.

— Как же быть?

— Ну как... Если очень уж настаиваете, можете забрать... Но тогда напишите расписку.

— Какую расписку? — опешил Пашутин.

— Обыкновенную... Форма свободная... Я, такой-то и такой-то, пользуясь предоставленным мне правом, забираю насильника Вадима Николаевича Пашутина для содержания в домашних условиях. Обязуюсь по первому требованию предоставить вышеупомянутого насильника органам правосудия в целости и сохранности... Дата, подпись, должность... Так примерно, — капитан смотрел ясными невинными глазами.

— Шутите? — глаза полковника сузились, и без того румяное лицо налилось кровью, пухлые щеки еле заметно задрожали от сдерживаемого гнева.

— А вы? — спросил Кошаев.

— Ты не прав, капитан, — тихо произнес полковник. — И я постараюсь доказать тебе это. Ты не прав.

Нескладно повернувшись, полковник споткнулся о скомканный коврик, пересек прихожую, и, отодвинув сломанную дверь, вышел на площадку. Люди опять расступились перед ним. Пашутин молча спустился на первый этаж, вышел из подъезда. Наклонив голову, ни на кого не глядя, он направился к своему дому.