Лиза, пятнадцати лет

Вчера весь вечер я плакала, пока мне не позвонил мой парень. Мы неделю были в ссоре и не разговаривали. А когда он мне позвонил, а я вся такая грустная… На вопросы отвечаю отрывисто. И голос звучит по возможности печально.

Он меня спрашивает, что такое. А я ему, мол, тебе какое дело. А сама нарочно всхлипываю. Ну, короче, помирились. Хотел примчаться, чтобы утешить, я его еле остановила — пусть подумает над своим поведением. Посмотрим, станет ли он теперь на дискотеке с Ленкой из параллельного обжиматься…

И в школе я тоже такая вся печальная была. И все подходили и спрашивали у меня, что с мамой произошло. Подробностями интересовались. И учителя все хором жалели. И ни разу не вызвали к доске!

Траур — это очень красиво и грустно. Надо будет прийти во всем черном… Интересно, пойдет мне черный цвет?

Митя, двенадцати лет

М-да… И что, тачка тоже сгорела? Ну, круто…

А она вся сразу сгорела или постепенно?

Ва-аще… Как в кино!

Я видел в одном боевике, там тоже машина перевернулась — и бабах! Короче, круто. А чувак вывалился и побежал, а за его спиной — шарах! А там такие придурки за ним гнались — они все в угли!

Но, конечно, маму жалко. Бедная мамочка… Как же мы теперь без нее? И кто мне будет готовить завтрак? Но, с другой стороны, послезавтра родительское собрание…

А я пойду завтра в школу? Нет?

Ура!

Луиза Пална (хотя ее никто не спрашивал)

То-то мне вчера червяки снились! Будто открываю гардероб, лезу рукой в карман халата — а там червяки. Розовато-коричневые. Не очень длинные, сантиметров десять. Но довольно толстые, с палец. И шевелятся как сумасшедшие.

Я еще проснулась и подумала: к чему это, интересно, червяки снятся? Даже подруге позвонила. Червяки, говорю, совсем замучили, снятся. Она говорит: «Да ты что?» Я: «Представь! Наверное, не к добру», — говорю. Она мне: «Не иначе это или к прибыли, или с квартиры съезжать. Или дачу ограбят». Я говорю: «Про дачу — это когда во сне чеснок кушать, я знаю, уже было в прошлом году». Она говорит: «Когда чеснок — это острая печаль или потеря. А червяки — проверено, они снятся совсем в другом роде, в хорошем».

Так оно и вышло, как я думала. Выходит, по-моему произошло. Надо Тамаре Аркадьевне рассказать.

Ну, что про нее поведать… Про Лилечку нашу, солнышко ненаглядное, невестушку мою обожаемую… Любила ее как родную, чуть не больше сыночка своего Вадика, души в ней не чаяла, обожала всем своим предынфарктным сердцем. За всю жизнь ни разу не упрекнула, слова поперек не молвила, хотя достаточно эта Лиля кровушки моей попортила своим аспидским характером — очень уж спорная девица была. Никогда старших не уважала! Сколько раз я ей говорила: уксус в баклажанную икру не клади, и без того стоять будет! Нет бы свекровь послушать, коли своего ума недостает, хоть из почтительности бы согласилась, снисходя к преклонным моим годам и семейному авторитету — так нет, кладет уксус, хоть тресни! Будто назло! А зимой я эту икру есть не могу, на меня от уксуса изжога нападает…

Что и говорить, сынок мой полностью семью обеспечивает. Лиля за ним была как за каменной стеной, как за могильной плитой, как у Христа за пазухой. Работать он ей не дозволял — лучше дома, говорил, сиди, пусть дети растут под присмотром. А дома-то и дел для нее никаких не имеется, все иностранная техника старается, только кнопочки вовремя нажимай. Так она-то, Лилька, все недовольна была. И эта недовольность у нее на лице часто выражалась неприятной гримасой, которую не только наблюдать противно было, но даже и замечать оскорбительно. Ей — все условия, а она гримасы на себя напускает!