Похоже, замужество развязало ей язык.
Это произошло двадцать второго декабря тысяча восемьсот двадцать третьего года.
— За ваше здоровье, сударь! — произнес папаша Олифус, поднимая второй стакан тафии и предлагая мне с Биаром последовать его примеру. — И никогда не женитесь на русалках!
Затем он вытер губы тыльной стороной ладони и продолжил…
VI
СЕМЕЙНЫЕ ТЕРЗАНИЯ
— Первое время моя жена пользовалась обретенным даром речи лишь для того, чтобы говорить мне нежности, и я утешился и перестал сожалеть об ее утраченной немоте.
И даже более того: в течение месяца я был вполне счастлив. Все меня поздравляли; один только парижанин, стоило мне похвастаться перед ним своей удачей, в ответ напевал насмешливую песенку:
Надо отдать ему должное, он никогда не доверял Бюшольд.
После месяца штиля погода начала портиться; пока было тихо, но такое спокойствие обычно предвещает бурю. Вы понимаете, что я, моряк, знал это и потому приготовился к шторму.
Все началось с моей поездки в Амстердам. Моя жена заявила, что я навещал там свою давнюю подружку, которая жила рядом с портом, и оставался у нее всю ночь, и если эта подружка вчера молчала, ничто не помешает ей заговорить завтра.
Ах да! Надо вам сказать, что меньше чем в неделю моя жена выучила все слова, а через месяц могла заткнуть за пояс всех болтунов Амстердама, Роттердама и Гааги, взятых вместе.
Больше всего в ее обвинении разозлило меня то, что все сказанное ею насчет моего визита в амстердамский порт было правдой: можно подумать, что ведьма меня выследила, вошла за мной в дом и видела все, что там делалось.
Я изо всех сил отпирался, но она стояла на своем и пригрозила мне: если подобное повторится, накажет меня так, что я надолго это запомню.
Я воспринял эти слова как обычную женскую угрозу и, поскольку терпеть не могу угрюмых лиц, постарался приласкать Бюшольд так, что назавтра она обо всем забыла или, по крайней мере, притворилась…
Две недели прошли относительно спокойно. На шестнадцатый день я перевозил художников в Эдам. Они собирались вернуться в Монникендам тем же вечером, но, увлекшись пейзажами, объявили, что задержат меня до завтра. Я мог бы уехать, сказав им, что не обязан соблюдать наш договор, раз они сами этого не делают, но, понимаете ли, так не поступают с выгодными клиентами. К тому же в Эдаме у меня была прежняя подружка, я не видел ее с тех пор, как женился на Бюшольд; я шел мимо ее окна, она помахала мне из-за занавески; я подмигнул ей в ответ. Это значило: «Договорились, если у меня будет свободная минутка, я зайду тебя навестить». А у меня впереди была не минутка, а целая ночь.
К тому же на этот раз я был совершенно спокоен. Моя подружка принимала меня до моей женитьбы со всякими предосторожностями: по ночам я перелезал через стену, окружавшую сад, потом открывал калитку в палисадник и через окно забирался в ее комнату.
До сих пор никто не знал об этих ночных посещениях, не узнают и теперь.
В одиннадцать часов вечера — темно было, ничего не видно — я подошел к стене, перебрался через нее, открыл калитку, затем влез в окно; за ним меня встретили две прелестные ручки, сразу меня обнявшие.
— Черт возьми, папаша Олифус! — сказал Биар. — От вашего рассказа просто слюнки текут. За здоровье обладательницы этих прелестных ручек!