Я сам удивился, сколь складно получалось у меня сочинять – будто я рассказывал то, что было мне известно, но по какой-то причине забыто… Друзья слушали меня, жадно ловя каждое слово, и готов поклясться, никому из них не было скучно!

Воодушевленный успехом, я продолжал:

– Копхауту пришлась по вкусу кровь невест графа, агонию которых ему иногда удавалось растянуть на несколько дней, а то и недель. Он поил своих жертв специальным зельем, позволявшим видеть все в ином свете. Благодаря этому снадобью жертва получала наслаждение тогда, когда эта мерзкая тварь мучила ее, по капле высасывая из нее жизнь…

– Ну, это уж слишком! – вдруг брезгливо сконфузился Ивлев. – Что вы такое говорите, Берков? Неужели, в самом деле, верите в эту чушь?

– Действительно, – потер переносицу Хвостов, – вы допускаете, что здесь, в какой-то богом забытой деревушке на юге России, объявился свой Петер Благоевич?

Мои гости пытливо смотрели на меня, ожидая объяснений. А я не мог оторвать глаз от страшного зрелища: поверх их голов яркая вспышка молнии осветила закутанную в белое покрывало фигуру.

Я не любил оранжерею не оттого, что это было любимое место моей покойной матушки, а потому, что именно здесь когда-то лежало ее тело, готовое к погребению, среди обожаемых ею цветов и экзотических растений. Как любой ребенок, лишенный материнской любви я тосковал по матери, и хотя в кабинете отца висел ее портрет, в моей памяти она сохранилась именно такой – неподвижной и строгой.

Сейчас она стояла в отблеске молний и смотрела на меня с какой-то невыразимой тоской. Мне показалось, что она покачала головой, как будто укоряя за что-то. Но сморгнув, я увидел на том самом месте, где она стояла, лишь тень от карликового платана. Дрожащими руками я взял чашку с кофием и жадно проглотил остывшую жижу вместе с гущей.

– Мы должны спуститься в подвал, господа! – внезапно предложил Ледак. – И своими глазами убедиться, что тайный ход существует!

– Ну вот, а ты говорил, что будет скучно! – Недыбайло поддел локтем Ивлева, который еще недавно клевал носом, а сейчас горящими глазами смотрел на кофейное пятно, испачкавшее мою манишку.

– Ну, а что думает об этом наш дорогой друг? – обратился ко мне Хвостов, и эти слова, словно волшебный бальзам, вывели меня из оцепенения.

«Дорогой друг!» Недурно! Однако… как же мне теперь выпутаться из этой пренеприятнейшей истории? Как же я не подумал о том, что они захотят своими глазами убедиться в том, что вход в подземелье существует! Мысли мои путались – воображение живо нарисовало мне насмешливые лица друзей, я уже слышал их упреки…

Но, не подав вида, я произнес, как ни в чем не бывало:

– Господа… если вам будет угодно, мы осмотрим подвалы завтра утром, выспавшись и хорошенько подкрепившись. Тем более что если этот ход и существует, он надежно скрыт: прошло много времени, и его, скорее всего, замуровали. Во всяком случае, я ничего о нем не знаю.

– Как это? – разом воскликнули мои друзья.

– Будьте последовательны, Берков. Вы же сами уверяли нас, что подвал графа Суравова остался прежним. Следовательно, ход существует, или же мы будем вынуждены признать, что весь ваш рассказ – выдумка и чепуха! – от волнения Хвостов даже встал с дивана.

– Да! – хором подтвердили остальные.

Я с тоской посмотрел на тень платана, на пустую чашку из-под кофе – и согласно кивнул.

– Как вам будет угодно, господа. Обсудим за завтраком, а сейчас… сейчас пора спать. Утро вечера мудренее, – говорил я, подходя к двери, но, не слыша шагов за собой, обернулся.

Мои приятели сидели на своих местах и словно заговорщики обсуждали что-то шепотом, склонившись над кофейным столиком. Нехорошее предчувствие шевельнулось у меня в душе, но было слишком поздно.