Поддавшись внутреннему порыву, он действительно хотел обнять Жанну, и теперь досадовал на себя за то, что до величия снова не дотянул. Нужно было просто подняться ей навстречу… тем более, в присутствии всех этих посланников и представителей… Просто подняться и протянуть руку для поцелуя… Хорошо, хоть сама эта крестьянка помнит своё место, и не дала ему опуститься до объятий с ней. Но это обращение – «дофин»… Оно коробило напоминанием о том, что, спустя столько лет после смерти отца, он всё ещё не король… Не настоящий король… И напоминало об этом не только Шарлю, но и остальным, среди которых хватало тех, кто наверняка усмехнулся в душе…
Приосанившись, дофин, пусть и запоздало, принял, наконец, подобающую королевскую позу, знаком велел девушке подняться и обвёл взглядом присутствующих.
– Сегодня великий день – мы будем только праздновать, Жанна! – возвестил он, цепко присматриваясь к лицам вокруг. – И ты обязана принять все те почести, которых достойна.
Тут же от королевской свиты отделился один из пажей с бархатной подушкой на руках. На подушке лежали золотые шпоры. И личный камергер дофина, подоспевший следом, опустился на колени, чтобы одеть их на Жанну.
В зале притихли.
Недавний радостный восторг начал медленно таять в привычном дворцовом воздухе. Золотыми шпорами отличали только посвященных в рыцари, и только особ королевской крови… Девушка, конечно, совершила немыслимое, но… но… всё-таки, она не дворянского рода, не посвящена… и вообще – не слишком ли всё это для простолюдинки?
Лица посланников напряглись. Их государи рассчитывали, в будущем, на союз с этим, вполне возможным королём – союз, который накинул бы узду на военные аппетиты англичан. Но, если он опять начнёт увлекаться и делать глупости, вроде той, что совершилась на мосту в Монтеро, или унижать себя непонятными решениями, любой союз с ним будет выглядеть такой же глупостью….
– Какое величественное зрелище! – раздался вдруг голос герцогини Анжуйской.
Она говорила, обращаясь, вроде бы, к Танги дю Шастелю и старательно понижала голос, но так, чтобы посланникам, да и остальным, стоящим неподалёку, было хорошо слышно.
– Уж если Государь небесный произвёл эту девушку в свои рыцари, государю земному следует со всем почтением утвердить волю Господа.
Мадам даже слезу утёрла, чтобы иметь возможность повернуть голову и, невзначай, взглянуть на слушателей. Напряжённые лица заметно расслабились, а кое-кто даже посмотрел в ответ с благодарностью. Такое обоснование устраивало всех, и с подобного ракурса широкий жест дофина, действительно, выглядел по-королевски величаво. А следовательно, и отчёты своим государям будут звучать теперь вполне достойно и утешительно.
– Его величество только что всем нам преподал урок высочайшего смирения, – назидательно произнес папский посланник, не желая оставаться в стороне там, где дело касалось Божьего волеизъявления.
Окружающие его согласно закивали, и мадам Иоланда поспешила воспользоваться случаем.
– Надеюсь, ваша милость, в Риме хорошо понимают всю значимость появления Девы именно на стороне законного короля Франции?
Посланник папы осторожно кивнул. Но, чтобы этот кивок не был принят за абсолютное согласие, прибавил, скрывая за медлительностью речи тщательный подбор слов:
– Мы готовы признать, что чудесное явление способствовало победе его величества под Орлеаном. Но во всём, что касается чудес Господних, следует быть очень осторожным. Планы Его всегда многогранны, множественное их толкование и есть то поле жизни, которое возделывает святая Церковь, отделяя зёрна от плевел. А посему всё должно происходить в своё время…
– То есть, чудо вы готовы признать только после окончательной победы Франции? – уточнила герцогиня.
– А разве, на нашем месте, вы, мадам поступили бы иначе?
– Пожалуй, нет. Однако, возделывая поле жизни, я бы всегда помнила о том, что пространство его ограничено всего лишь выбором между двумя мнениями – что считать зерном, а что плевелом. И, возделывающий поле, не может ступить на него, не определившись, хотя бы, с этим.
Прелат улыбнулся.