— То есть как это? — вскинулась я.

— А в том, что тебе некуда идти и надо дождаться окончания семестра. — Сказала она, спокойно и твердо глядя мне в глаза. — Это всё, — она обвела взглядом и рукой вокруг, — твое пристанище на время. Как только сдашь и тебя примут постоянно, сможешь, если захочешь, конечно, устроиться в общежитии и получать стипендию. Думаю, что и твои родные тебе также помогут, как только ты сообщишь о зачислении, как помогали ранее.

Она уже знала о моем сиротстве и расположении семьи маминого брата. Поэтому и была уверена, что те продолжат помогать и деньгами, как только узнают о моем окончательном устройстве в институте, как, впрочем, помогала и ей её семья. Я была внешне согласна с ней, но в душе сомневалась в их возможностях, потому что совсем не знала родных этой Валентины.

Письма, которые получала регулярно от тетки и от Славика, могли не соответствовать действительности. Хотя мой генерал уже помог устроить по моей просьбе брата в ближней танковой дивизии недалеко от Москвы, и я получила от них, да и от него письма полные благодарности, что Славик хорошо устроился и очень доволен этим. В своем письме тот еще и обещался, как только разрешат увольнительную, то обязательно встретится со мной. Этому я, честно говоря, вначале не обрадовалась. Уж совсем! Потому что не знала его в лицо! Но потом написала ему, чтобы прислал фото в армейской форме и вскоре получила. Теперь была во всеоружии, увидев стройного парня, очень на меня похожего. Видимо мать Валентины и её брат были схожи лицом.

— Еще бы увидеть фото дяди с тетей и совсем можно не волноваться. — Похвалила себя за сообразительность, думая, что уж у него-то наверняка есть их фото и скорее всего и наше общее. — Тогда буду спокойна.

Маша же обещала мне полную поддержку в моих бытовых вопросах, кроме личных. Так и сказала, чтобы я сама решала, что она тут не советчица. Я за это еще больше её зауважала и поняла, что уж она-то никогда не поступит гадко и всегда будет на моей стороне. К тому же я смогла, наконец, задать и ей такой же личный вопрос о том, свободно ли её сердце, на что она, краснея, сказала, что занято, только безответно, ибо он женат и даже есть ребенок. Кто и где живет заноза её сердца, я не стала спрашивать, да и она не стала распространяться.

Теперь я понимала её строгость и даже суровость по отношению к сокурсникам и другим молодым парням, пытающихся завести с ней близкие знакомства. Она не была холодной, как иногда прорывалось в словах той же Ленки, просто её сердце было занято. Наверно поэтому она понимала мои метания и сомнения также, как больно и тоскливо было ей самой. Я как могла, ответила сочувствием. Она приняла их, и мы тут же перевели разговор на другие темы

Вскоре были приглашены Глашей в столовую.

Маше еще ранее, я показывала квартиру генерала и та была поражена богатством обстановки и её масштабностью, теперь же она удивилась еще и едой, которую Глаша выставила на стол.

— Угощайтесь мои девочки! — радостно провозгласила она, поведя рукой над всем этим пиршеством. — Потом будите обсуждать свои молодые дела.

Сама тоже села с нами, как я просила ранее, чтобы Маша не терялась в новой обстановке. Да и ни к чему её было знать порядки генерала в этом вопросе. Хотя он уже пытался как-то смягчить свое отношение к прислуге тем, что пригласил ужинать вместе. Думаю, скорее из-за меня, так как он чувствовал мою скованность при обслуживании его Глашей и Иванычем. Это было не показное барство, просто так заведено еще с раннего детства и это въелось в его понимание о прислуге. Таковы были правила этого дома.

Сейчас мы сидели вместе и смеялись и ели. Всё было очень вкусно и сытно, чему искренне радовалась Глаша, глядя, как молоденькие девчушки с аппетитом поедают её готовку и при этом нахваливают и просят добавки.

После обеда мы помогали ей мыть посуду в кухне, куда Маша напросилась посмотреть газплиту, о которой слышала, но пока не видела в действии. Кроме этого восхищалась ванной и туалетом, обложенные цветной керамической плиткой, такой, какой она еще не видела, с ромбами и золотой каемкой по верху. Мне же было не в диковинку, а она просто ахала от красоты. Что ж! У неё тоже всё это будет впереди.

Мы рылись в книгах в кабинете генерала, и она расспрашивала про пианино, которое стояло в столовой. Поражалась тому, что на нем играет сам хозяин и завидовала, что не может слышать ни его игры, ни пения, в умении которого уже не сомневалась. А еще мы слушали пластинки современной эстрады и даже пару из классики.

Уже после ужина, она засобиралась в общежитие и была удивлена, что Глаша вызвала ей такси по спецзаказу, о котором я, честно говоря, и не знала. Оказывается, это можно было сделать, но по двойному тарифу. Ей, конечно, она не сказала, но я потом выведала и даже попыталась возместить сама, на что та сказала убрать деньги.

— Ты даже не понимаешь, как я счастлива сегодня! — убеждала она меня после отъезда подруги. — Я жила скучно, вечно ворчала на отсутствие живой души в квартире. А теперь вы наполнили её жизнью. А деньги — это всё пустое. Так что не обижай меня.

Я вздыхала и прятала улыбающееся лицо, потому что понимала её, как никто другой, вспоминая свои одинокие вечера и пустую квартиру.

Ложась спать, вспоминала кота и псинку которых, так внезапно, оставила и которые неизвестно где теперь находятся. Это, пожалуй, все мои прошлые заботы. Здесь же меня ожидала новая жизнь и новые хлопоты. Одно радовало, что я убедилась, что в лице Маши приобрела настоящего друга, кроме Глаши, конечно. Та была моей искренней наперсницей и соратницей.

— Уж у ней-то не нужно было спрашивать, как относиться к генералу. Она была полностью на нашей стороне, то есть на стороне наших чувств. — Вздыхала я, кутаясь в одеяло.

Письма, которые приходили за это время часто, почти через день, я зачитывала Глаше и та давала советы, если я спрашивала. Они были наивными, но искренними, ведь она любила и хозяина и меня. Её большое сердце болело за всё, что касалось близкого окружения, в которое входил и Иваныч. Я не задавала вопросы про их отношения, но видела, как прятала та свои письма. Не вмешивалась в их переписку и не требовала откровенности, полагая, что этому еще придет время.