— Ничего, еще и не такое случалось. Не волнуйся!

Он уже и сам прихватил мои, сжав в своих ладонях.

— Ты сегодня такая красивая! — прошептал он, склонясь ко мне, и поцеловал в висок. — Молодец, что надела жемчуг, он тебе очень идет!

Вскоре мы подъехали к зданию районного ЗАГСа. Поставив машины напротив на стоянку, все выскочили и побежали к лестнице, оставив пальто внутри автомобилей. Пока взлетели в подъезд, слегка подмерзли, но весело смеялись и перебрасывались шутками. Я несла букет, который Глаша всучила, перед выходом.

— Сама неси, как обещала! — сказала она, слегка нахмурясь.

— Что это она? — спросил тихо генерал, когда я покорно приняла цветы.

— Стесняется! — пожала я плечами. — Говорит не к возрасту. А скажите мне, пожалуйста, какому возрасту уже не положены ни цветы, ни свадьба? Говорят, что «любви все возрасты покорны». Не правда ли?

— Правда, моя девочка! — прижал он меня к своему боку, обняв за талию со спины. — Побежали, а то замерзнешь!

Мы ворвались следом за свадебной парой.

Внутри толпился народ. Мы были не одни такие, здесь еще собрались несколько молодых пар со своей свитой. Глаша и Иваныч стояли бледные и серьезные. Ребята весело переговаривались, осматриваясь вокруг. Им было любопытно всё — кто и с кем, как одеты и как чувствуют себя брачующиеся и их окружение.

Мы стояли подле нашей пары, так как должны стать свидетелями при их регистрации. Это решили еще ранее, когда об этом узнали. Генерал от Иваныча, а я от Глаши. Так и вошли четверо с зал, где нас пригласили присесть. Там стояли столы буквой «Т» и мы присели друг против друга за длинным столом. Я смотрела на взволнованных невесту и жениха, букет, который держала в своих руках и слегка подрагивала. Я тоже волновалась, и только генерал был спокоен и улыбался.

Встала полная женщина, в сером строгом костюме и начала свою речь. Она рассказала, как необходима советскому государству семья и как они обязаны крепко хранить свои чувства, чтобы «новая ячейка общества была примером для своих детей и внуков». Тут она слегка осеклась и покраснела, видимо вспомнив, что говорит эти заученные слова не молодым людям, а совсем даже наоборот. Она поперхнулась, прокашлялась, и продолжила, уже скомкав свою речь.

Я видела, как усмехался генерал, и сама еле сдержалась и не прыснула, только опустила голову, чтобы не заметили. Потом искоса взглянула на Глашу и Иваныча — как они отреагировали на её слова. Те сидели, выпрямившись, как аршин проглотили, и, по-моему, ничего не поняли. Тут ведущая засуетилась, положила перед молодыми толстую амбарную книгу и показала, где им расписаться. Потом там же расписались и мы. Я запуталась, а генерал показал мне пальцем, графу, где я поставила свою подпись. Забрав тетрадь, женщина уже с улыбкой, поздравила пару и пожелала счастливой жизни. Мы встали, поблагодарили и её, пожелали счастливого нового года и со смехом вышли за нашей уже семейной парой.

Когда подошли к своим, то были встречены оглушительными криками поздравлений, обнимашек и поцелуйчиков. Я все же всучила букет раскрасневшейся Глаше и с восторгом смотрела на счастливые их лица.

— Как же я за вас рада, мои хорошие! — думала я, глядя на них, на ребят и на улыбающегося генерала.

Уже дома, когда сели за стол и налили шампанское, я наконец, поняла, что теперь и именно здесь изменится их жизнь, а вместе с ними и моя. Я еще не знала, где они будут жить, как всё будет и что решил генерал. Может быть, поселит здесь обоих? А как они разместятся в такой маленькой комнатушке, похожей на мою, и как отреагируют вышестоящие власти на такое заселение? Или теперь Глаша покинет нас и поедет к Иванычу в его дом за десятки километров от нас? Тогда что будем делать и я и генерал? В общем, вопросы и вопросы!

Но меня отвлекли и попросили сказать тост. Я слегка опешила от такой просьбы, но потом вспомнила слова Омара Хайяма:

— Жертвуй ради любимой всего ты себя,

Жертвуй все, что дороже всего для тебя,

Не хитри никогда, одаряя любовью,