— Ну извини, медведя с балалайкой дома забыл, он реактор топит ураном.

— Ладно, ладно, — азиатка примирительно помахала рукой. — Не хочешь пить — не надо, но попробовать стоит, штука забористая.

Я вздохнул.

— Ладно, но только чуть-чуть…

Солнечный луч коснулся глаз, и я со стоном открыл глаза. Башка раскалывалась так, что хотелось взять револьвер и вышибить себе мозги, чтобы не мучаться.

Так…Я в кровати… С перепоя… Не помню, что было… Нет, нет, сука, нет!

Я дернулся в сторону, проверяя соседку по койке…

Пусто!

— Фу-у-уф, слава Богу.

Я с трудом сел и осмотрелся, превозмогая подступающие к горлу волны тошноты и чудовищную головную боль. Уж не знаю кто перенес меня в комнату, но пользоваться беззащитным положением не стал. И то хлеб.

— Смотрю, проснулся, горький ты пропойца? — послышался знакомый голос со стороны окна.

— И тебе не хворать, — простонал я, пытаясь подняться, что выходило крайне плохо — тело отказывало слушаться, а голова намекала на то, что устраивает организму бойкот. — Что вчера было?

— Вы возлиянью предались мерзейшему, как свиньи, — недовольно проворчал архидемон.

— Вот только не втирай мне тут за ЗОЖ, — я наконец-то сумел сфокусировать взгляд и темное пятно в светлом проеме превратилось в черную птицу с алыми глазами. — Иди, давай, на турниках покрутись, если так хочешь.

— Никак вас смертных не понять. Живете — миг, и тот готовы сократить. Влить в тело яд, а после хохотать… Зачем, скажи мне, человече, пить?

— Отстань, мамочка, я уже большой мальчик.

С трудом нацепив штаны, я кое-как поднялся и проковылял к единственной в комнате тумбочке, на которой стоял большой кувшин. Принюхался. Вода, отлично.

Жадно выпил его, разливая по груди и лицу. Отпустило.

— М-ма-ать, ну я вчера и нажрался, — я поставил кувшин на место и пошатнулся. — Айш-нор, объясни лучше, почему моя регенерация не борется с интоксикацией? В прошлый раз ты так толком ничего и не сказал.

— Она слаба, яд побороть не может, лишь плоть срастить, и то не всякий раз.