— Если вы уходите намеренно, обычно кто-то в курсе. Никто ничего не знает о Майне Осборн. Подчеркиваю — ни один человек. Ни семья, ни ближайшие друзья. Мы не сумели выяснить, почему она могла бы покинуть дом. Судя по всему, у Осборнов был прекрасный брак. Никто в этом не сомневается.

— Откуда людям известно об истинном положении вещей! — пробормотала Нора. То же самое говорили о Питере и Трионе, но ошибались как никогда. Она почувствовала изнеможение. Сначала рыжие волосы, а теперь еще и это: совпадения начинали раздражать.

— По-вашему, что же все-таки произошло, детектив? — спросил Кормак.

— По этому делу я ничего определенного не предполагаю.

— Мне кажется, что раз вы торчите тут, задавая вопросы о зондирующем землю радаре, у вас должны быть какие-нибудь теории, — сказал Кормак.

— О, есть несколько! Но проблема с теориями в том, что они ни хрена не проясняют. — Девейни бросился извиняющийся взгляд на Нору, — простите за выражение. А с уликами — худо. — Он помолчал. — Но я знаю две вещи: насколько известно, у Майны Осборн ни с кем не было контактов с тех пор, как она исчезла. И ее муж стал настойчиво ратовать за полный запрет добычи торфа в районе. Я должен спросить себя: почему?

— Человек опустошен, — сказал Кормак. — Все заметили это.

— Мы тоже, — коротко заметил Девейни.

Нора почувствовала ком в горле, когда вдумалась в смысл произнесенных слов — о том, что демонстрация Осборном своего горя как раз и была демонстрацией. Ее лицо побелело; она надеялась скрыть чувства. Она ощутила прикосновение к локтю.

— Нора, вы в порядке? — осведомился Кормак. Его черные глаза всматривались в ее лицо. — Вы выглядите немного бледной.

— Со мной все хорошо, — сказала она, отстраняясь. — Мне нужно попить; в горле слегка пересохло.

Подойдя к сиденью водителя, она достала бутылку с водой и, подняв ее, сделала долгий глоток, надеясь, что дрожь ее руки не заметна.

— По-настоящему мне не стоит говорить об этом, — наконец сказал Девейни. — Расследование все еще продолжается.

— Спасибо за объяснения, Девейни, — сказал Кормак. Нора чувствовала, что он все еще на нее смотрит. — Нам бы хотелось помочь, конечно, но я не уверен в наших возможностях. Доктор Гейвин должна прямо сейчас уехать в Дублин. Я же останусь и закончу работу утром, но…

— Вы делаете все, что вы должны делать, — произнес Девейни, глядя в сторону. — И мы тоже.

Осторожно выехав на главную дорогу в Портумну, Нора позволила себе задуматься над странным грузом, который она везла. Сложно было не думать об этом. При каждой неровности на дороге она ощущала присутствие влажного торфяного куска в багажнике машины. Вспомнив выражение, запечатленное в чертах молодой женщины, Нора задрожала. Это от сырости, сказала она себе. Она не позаботилась переодеться перед отъездом, и теперь холодные джинсы липли к коже, и крупинки торфа, прилипшие к рукам, зудели под толстым свитером. Дотянувшись, она включила салонный обогреватель.

Если бы отыскался какой-нибудь ключик, ниточка, которая помогла бы им разгадать тайну рыжеволосой девушки. К несчастью, они не нашли никакой одежды, часто указывающей на время захоронения болотных тел. Ничего, кроме куска мешковины. Наверное, отсутствие тела само по себе было ключом. Не стала ли голова трофеем или даром некоему ужасному божеству? Ей было известно, что древние кельты почитали голову как местопребывание души, украшали свои гробницы и святилища черепами и высушенными головами врагов. Несколько наиболее хорошо сохранившихся болотных тел в Европе считались человеческими жертвами, ибо их подвергли, как это называют специалисты по кельтам, «тройному умерщвлению»: ритуальному удушению, перерезыванию горла и утоплению. В конце концов тела заваливали камнями и ветвями. Вероятно, так умиротворяли жаждущих крови языческих божеств. Была ли рыжеволосая девушка обезглавленной жертвой? Или она совершила некий непростительный грех — прелюбодеяние либо убийство, — и община ее покарала, а после бросила в болото? Или она стала добычей убийцы, причем, зарезав, от нее избавились столь жутким способом?

Нора знала о приобретаемой ею репутации, ибо кое-кто — даже и в медицинских кругах — считал ее занятия зловещими и скандальными. Помимо чтения лекций по анатомии в Тринити, она проводила собственную научную работу: обширное исследование физических и химических особенностей болотных захоронений. По странности, до сих пор она не сталкивалась с настоящими болотными телами: все ее исследования проводились на мумифицированных музейных экземплярах или на «бумажных телах» — описаниях останков, уже разрушившихся и перехороненных вскоре после их обнаружения.

Чем же отличалось несчастная девушка от десятков других безымянных страдальцев, сгинувших или намеренно заброшенных в столь опасных пустынных местах? Она вспоминала, как часами сидела над справочником по географии находок ирландских болотных тел, который модернизировала при помощи Габриала Мак-Кроссана. Ее волновали даже сухие описания — лишенные своеобразия, но окрашенные незабываемыми подробностями: ребенок неопределенного пола, одетый в сарафан, с самшитовым гребнем, кожаным кошельком и сохранившимся в кармане клубком ниток; уцелевшая мужская нога в чулке и кожаной туфле; частично сохранившееся тело молодой женщины и тут же — скелетные останки младенца с маленьким застегивающимся кожаным ремешком на шее. У каждого из них была своя судьба, но все они теперь забыты, и ничего не откроется. Рыжеволосая девушка, несомненно, тоже станет еще одной «записью в отчете», мелочью жизни, стираемой временем. Однако Нора не могла отделаться от мысли, что одна-единственная ниточка могла бы прояснить загадку рыжеволосой. Она попыталась вспомнить, была ли у нее какая-нибудь характерная прическа, указывающая на определенную эпоху, — что-нибудь вроде косы или узла. Внезапно она явственно ощутила кончиками пальцев жесткие, как проволока, пряди — быстро, уверенно орудуя расческой в роскошной гриве младшей сестры, она закручивала пряди в одну толстую косу. «Ай, Нора, ты слишком сильно тянешь, — эхом отозвались в ее памяти плаксивый крик и ее собственный брюзгливый ответ: — Я не тяну. Если бы ты перестала ерзать…»

На глазах выступили слезы, и очертания дороги расплылись. Нора почувствовала, что задыхается, но справилась с управлением и поборола слабость. События этого дня обрушили стену, возведенную ею вокруг сердца, и теперь Нора ощутила, как стена крошится и падает, а ее захватывает неистовый, всесокрушающий поток скорби.