— Да ты на горизонт посмотри, пока ниже не спустились, — предложил ему Федор, — только внимательнее смотри. Если ничего не увидишь, считай, что я умом тронулся.

На этот раз Ларин молчал долго, делая осторожные шаги и напряженно вглядываясь вдаль. И вдруг хрипло заорал, остановившись как вкопанный.

— Океан!

Не ожидавшие такой остановки финикийцы продолжали движение. Уставшие ноги Ларина подкосились и вскоре уже все валялись в дорожной пыли, а вокруг прыгали сапотеки, размахивая своими красными щитами.

— Вот так вот, брат! — отчего-то радостно повторял Федор, спустя пару минут поднявшись и отплевываясь от пыли. — Вот так вот!

— Океан, — продолжал бормотать Ларин, вновь зашагав вперед и вниз, — океан!

Потрясенные открытием, они даже не обратили внимания на несколько увесистых пинков конвойных. Остальные финикийцы, услышав вопли Ларина, тоже стали вглядываться вдаль и вскоре позади себя Чайка услышал, как перешептывались Цорбал и Пирг, повторяя на все лады как молитву одно-единственное слово: «Океан». Посланцы далекого Карфагена повторяли это слово с такой надеждой, словно океан уже сам по себе означал спасение из плена, а не просто бескрайние просторы воды, которые еще нужно как-то преодолеть.

— Океан, — вновь вспомнил ненадолго затихший Ларин, — вот бы туда добраться. А, командир?

— Хорошо бы, — не стал спорить Федор, и сам еще не вполне переваривший новость. И добавил, чтобы немного отрезвить друга. — Только нашего корабля там нет.

Ларин не ответил, лишь мотнул головой, давая понять, что отсутствие корабля это такая мелочь по сравнению с чувством, которое возникает, когда стоишь на берегу перед бескрайним океаном. Стоишь свободным. Поймав себя на этой мысли, Федор нервно подергал связанными над бревном руками, ощутив впившееся в запястья веревки. Это быстро вернуло его в реальность. Океан океаном, но до него или до любой другой точки еще предстояло добраться. А прежде нужно было вновь обрести свободу. Высокие стены города сапотеков навевали совершенно другие ассоциации. Свободных здесь было немного, так, во всяком случае, показалось пленному командиру карфагенян. Обилие пирамид скорее наводило на мысли о массовых жертвоприношениях, наверняка практиковавшихся здесь, как и у ольмеков, от которых они сбежали.

«Поменяли шило на мыло, — отругал себя Федор за то, что сдался в плен, а не погиб в бою, — может, и прав был Ларин, надо было убить того сапотека с орлиным носом и дело с концом. Погибли бы как герои. А теперь неизвестно еще чем это все закончится».

Хотя в глубине души Чайка не терял надежды сбежать отсюда. Более того, увидев этот «запретный город», дикое желание обрести свободу вновь овладело им. Он распрямил согнутые под тяжестью бревна плечи и бесстрашно посмотрел на близкий уже город.

Однако Федор признался себе еще и в том, что кроме жажды свободы его терзало сейчас какое-то странное самоубийственное любопытство, — Чайке очень хотелось узнать, зачем же их притащили в такую даль и какую судьбу уготовили для них местные вожди. Кроме того, он не мог отделать от мысли, что был первым европейцем, точнее финикийцем, который оказался на этом далеком континенте. И к тому же еще военачальником армии, а потому должен был разведать все, что могло пригодиться при новом вторжении в эти богатые земли. Несмотря на свое положение измученного пленника, Федор почему-то не сомневался в том, что ему суждено вернуться сюда еще раз с огромным флотом, а не погибнуть на алтаре сапотекских жрецов.

— От ольмеков ушел, и от сапотеков уйду, — пообещал себе Чайка.

Спустя еще час они были у подножия холма, на котором сходились все дороги долины. Сотни людей покидали город, и столько же направлялось в него. Хотя народу было много, от наметанного взгляда Чайки не ускользнуло, как организованно передвигались людские массы. Похоже, виной всему были отряды воинов-копейщиков под началом нескольких военачальников, находившихся в самой середине холма и внимательно следивших за порядком. Два потока — туда и оттуда, — никак не соприкасаясь, почти идеально ровными реками текли в противоположных направлениях.

«В Риме на таком месте лежал бы специальный камень с цифрой, означавший начало всех дорог», — вспомнил вдруг Федор и даже поискал глазами подходящий камень, но не увидел ничего кроме сотен тел, обступивших со всех сторон их колонну.

Колоссальный мост, по которому они вступали в город сапотеков, оказался, естественно, не каменным, а собранным из мощных деревянных балок, обработанных каким-то специальным составом. Вряд ли сапотеки при всей своей любви к камню могли себе позволить поднимать и опускать каменный мост. Для этого нужны был сверхмощные механизмы, да и незачем было так напрягаться. Даже этот, деревянный, казался исполинским сооружением для своего времени и был достоин восхищения. Он был столь широким, и на нем одновременно находилось такое количество народа, что Федор, ступив на него, едва смог рассмотреть, что находится на мосту. Даже не увидел реку за частоколом тел полуголых сапотеков, бросавших на него равнодушные взгляды.

Вскоре исполинские башни остались позади, и отряд финикийцев под конвоем вступил в стены города. Вдоль широкой улицы, не уступавшей размерами мосту и явно предназначенной для прохода войск, потянулись каменные дома из красноватого камня с плоскими крышами и узкими окнами, больше похожими на бойницы. Высотой они не отличались, этажа три, не больше, зато были длинными, имели мало входов и очень походили на казармы.

— Как ты думаешь, командир, — вновь «проснулся» Ларин, озираясь по сторонам, — нас сразу отведут к пирамидам на забаву жрецам или еще помучают на допросах?

— Думаю, что еще помучают, — рискнул предположить Федор, тоже смотревший во все глаза на окружившие их постройки, пока мало походившие на трущобы, в которых на первый взгляд должны были проживать тысячи местных жителей.