Тотчас оставшиеся в живых лучники стали пускать стрелы во все стороны, сражая воинов ягуара наповал. Те падали замертво, но в ответ так и не полетело лавины копий, что окончательно сбило с толку Федора.

— Может, они нас живьем решили взять? — подумал он вдруг, даже озвучив эту мысль вслух.

— Зачем? — недопонял Ларин, вытерев пот со лба тыльной стороной ладони.

— Посмотреть, что там внутри у белокожих пришельцев, — поделился догадкой Федор, — здешние жрецы должны быть большими умельцами по части вырезания сердца у еще живых людей. Они тебе его даже успеют продемонстрировать, до того, как твой дух отправится к богам.

— Я живым не сдамся, — заявил Ларин, — я тоже слыхал в прошлой жизни, что они с пленниками делают. Лучше уж сейчас помереть. Прощай, командир!

И, шагнув вперед, он с криком бросился на врага. Ларин успел пробежать метров пять, прежде чем в него все-таки метнули какой-то странный предмет, похожий на веревку с шарами. Фальката Лехи еще не успела опуститься на голову ближайшего индейца, как он сам рухнул ему под ноги, опутанный прочными веревками.

— Значит, я не ошибся, — выдохнул Федор и с криком «Вперед! В атаку!» бросился на выручку спеленутому по рукам и ногам другу, который лежал на каменистой земле, матеря на чем свет стоит местных жителей.

Освободить друга он не успел. Но Чайке повезло больше. Он увернулся от копья и убил еще троих, раскроив массивной фалькатой их татуированные черепа, прежде чем сам подвергся такой же участи. Неизвестно откуда прилетела ловко пущенная веревка с шарами, и он, выронив фалькату, оказался на траве, совершенно обездвиженный. Упав примерно в нескольких метрах от Ларина, Федор потерял шлем, но успел заметить, как индейцы все же пустили в ход копья, убив нескольких карфагенян. Финала последнего сражения он не увидел, — кто-то приблизился к нему и хорошенько приложил по голове тяжелой дубиной. Свет померк в глазах Федора.

Первое что он почувствовал, очнувшись, кроме дикой боли в затылке, — это какие-то подергивания в плечах и запястьях. Голова его тоже постоянно раскачивалась. Едва к нему вернулась возможность хоть немного соображать, как он уразумел, что привязан за руки и ноги к длинному и тонкому бревну. Подвесив словно тушу кабана, добытую на охоте, его куда-то несли сквозь лес несколько воинов ягуара.

«Черт побери, — в бессильной ярости подумал Чайка, глядя на танцующий перед глазами мир и понемногу сообразив, что его несут по той самой дороге, по которой они пытались сбежать, — могли бы и на повозку бросить».

Однако ушибленная память все же напомнила ему, что местные аборигены вроде бы не знают колеса. «Какая жалость, — расстроился Федор еще больше, — даже в последний путь не могут отвезти как следует. Все мучиться приходиться».

После пленения Федор был оставлен в панцире, но лишен оружия. В всяком случае его любимой фалькаты при нем больше не было, как и двух кинжалов. «Хорошо еще, что хоть оставили сандалии на ногах, — вспомнил Чайка про свое секретное оружие — узкое острое лезвие, спрятанное в подошве на такой случай, — может быть, боги дадут мне еще один шанс».

Он попытался осмотреться, насколько позволяло его положение, но из этого ничего хорошего не вышло. Удалось заметить лишь то, что впереди таким же образом несут еще кого-то из его спутников. Но кого именно, разобрать не удалось. Есть ли кто-то еще сзади, он посмотреть не решился, — для этого пришлось бы подтянуться и поднять голову, а Чайка старался не привлекать внимания конвоиров-носильщиков, пытаясь до последнего делать вид, что он без сознания. Это ему удавалось легко, так как сил у него действительно не было. Минут через пять все вновь поплыло перед глазами, и голова командира карфагенян безвольно повисла.

Новый проблеск сознания возник у него, когда Федора потащили куда-то вверх, и положение тела резко изменилось. От сильных толчков Чайка вновь ненадолго пришел в себя и увидел, что его несут по широкой каменной лестнице, мимо большого скопления народа. Вскоре пестрые одежды и смуглые лица, которые почти сливались для Чайки в одном бешеном карнавальном танце, оставались позади. Теперь он смог увидеть обширные плоские каменные грани, тянувшиеся бесконечно вверх, справа и слева от лестницы. «Пирамида, — догадался Федор, — значит, все-таки нас принесут в жертву». Но даже эта новость не смогла его уберечь от новой потери сознания. «Пусть, — слабо подумал изможденный Федор, даже не пытаясь удержать ускользающее сознание и вновь погружаясь во тьму небытия, — умру во сне прямо сейчас. И пусть эти жрецы от злости рвут себя на куски».

Но он не умер так быстро, как хотел. Очнувшись в третий раз, Федор ощутил, что лежит на каменном постаменте, привязанный к нему за руки и ноги, почти не имея возможности ими пошевелить. Зато голова его лежала свободно, словно ему специально оставили возможность наблюдать за собственной казнью. И Федор не преминул этой возможностью воспользоваться, чуть приподняв голову и осмотревшись. Они находились, судя по всему, на плоской вершине высокой пирамиды. Вокруг было только небо, имевшее вечерний оттенок. Лишь позади Чайка мог заметить край каких-то более высоких построек, от которых валил черный дым. «Наверное, апартаменты жрецов, — подумал он, привычно анализируя ситуацию и словно позабыв о грядущей гибели, — они уже разожгли жертвенный костер и наточили свои поганые ножи».

Солнце палило нещадно, нагревая его оголенную кожу. Панцирь с него уже сняли, оставив лишь исподнее на бедрах и сандалии. Однако, похоже, все оружие и доспехи бросили тут же, — он увидел чуть в стороне сваленные в кучу одежды, похожие на одежду и снаряжение финикийцев. К своему удивлению, никаких солдат рядом он не заметил. Ни справа, ни слева. Только длинный ряд каменных столов, построенных здесь явно для препарирования людей. Ближние места, насколько он мог заметить, с обеих сторон были заняты его людьми. Справа лежал лучник, а слева Леха Ларин, и Федор против воли поблагодарил своих будущих убийц, что позволили им в последний момент быть рядом, хоть какая-то радость.

Метрах в десяти, где виднелся человек в пестрых одеждах с украшенной яркими перьями головой, вдруг раздалось заунывное пение. Голос был высоким и тонким, как у оперного певца. Постепенно голос окреп и разнесся надо всей пирамидой. Его наверняка было слышно и внизу, на площади. «Ну вот, началось отпевание, — подумал Федор, закрывая глаза, — не люблю я такую музыку».

От звуков голоса поющего жреца Леха очнулся и ошалелым взглядом стал смотреть по сторонам. Заметил Чайку.

— Эй, командир, — позвал он, извернувшись, насколько было возможно. — Жив еще?

— Пока жив, — спокойно ответил Федор вполголоса, уже не боясь получить дубиной по голове за разговоры, — но это ненадолго. Вон тот парень скоро допоет свою песню и начнет нас вскрывать, выпуская кишки на волю.