– Примите наши соболезнования, мэм. Вот бумаги. Мы заберем тело в центральный пункт для обязательных анализов. Через три дня вы сможете его забрать, или мы можем кремировать его и сообщить вам, когда можно будет приехать за урной с прахом.

– Нет. Мы уже… мы уже попрощались. Можете ничего не сообщать. Мы уезжаем отсюда прямо сейчас.

Коул уже проверила по списку то, что уложено в сумку. Одежда, еда, 11 284 доллара наличными, в разной валюте (американские доллары, южно-африканские ранды и английские фунты стерлингов), пухлые пачки, перетянутые резинками для волос, и, пожалуйста, пусть этого хватит, а также бесконечно более ценная контрабанда: кодеин, мипродол, нурофен, понстан – дорожная аптечка, привезенная из Южной Африки, где все эти препараты можно было свободно купить без рецептов, вместе с другими лекарствами, необходимыми в походе (средства от простуды и гриппа, таблетки от укачивания, противовоспалительные, антигистаминные), оказавшимися у нее в сумочке, когда они застряли здесь несколько месяцев назад.

Коул захватила их без задней мысли, вспомнив свое первое путешествие в Штаты по студенческой визе, когда месячные начались раньше срока, вспоров промежность острым ножом, а фармацевт в аптеке раздраженно ответил ей, что понстана, который дома она могла купить так же запросто, как аспирин, нет даже по рецепту. Они буквально боготворили стремительно тающие запасы обезболивающих, к которым Дев прибегал только тогда, когда его дыхание превращалось в скулящее всхлипывание. Основное они берегли для Майлса. На тот случай, когда это начнется.

– Воля ваша, – пожимает плечами крупная женщина. – Вы можете на всякий случай оставить свои контактные данные, ваш новый адрес или адрес других родственников. Бывает, люди передумывают.

– Хорошо. – Так легко следовать указаниям. – Ой, – спохватывается Коул. – Вы не поможете мне завести мою машину? Аккумулятор сдох. Я пробовала звонить в автосервис, но там никто не берет трубку. Не знаю, зачем мы им платим. – Шутка, но с долей правды. Все то, что воспринималось как должное, вроде надежного интернета, помощи на дорогах и доступного медицинского обслуживания, сейчас, по-видимому, временно отключилось.

– Вообще-то это не наша обязанность… – ворчливо начинает невысокая белая женщина.

– Дадим «прикурить», без вопросов, – перебивает ее напарница.

Она садится за руль фургона и подгоняет его передом к капоту машины Коул. Это стало бы подобающим завершением горестей этого бесконечного дня, если бы когда они перекинули провода, ничего бы не произошло, однако двигатель заводится с полуоборота и начинает мягко ворчать.

– Не глушите его, мэм, – советует Голубые блестки. – Хотя бы какое-то время.

– Спасибо, я вам так признательна! Мне просто хочется побыстрее уехать отсюда, – выпаливает Коул (спасибо за то, что помогли мне завести машину, и да, за то, что забрали тело моего умершего мужа), на грани истерики теперь, когда бегство наконец совсем близко.

Чумонавтка снова становится деловой.

– Распишитесь вот здесь и здесь, пожалуйста. – Но тут она замечает лицо выглядывающего в окно Майлса, круглое и перепуганное, и смягчается. – Ваша дочь?

– Сын.

– Вам нельзя ехать вместе с ним, – строго произносит Голубые блестки.

– У нас ведь свободная страна или теперь уже нет?

Между бровями Голубых блесток появляется озабоченная складка, уголки губ опускаются.

– Мэм, мой профессиональный долг посоветовать вам никуда не везти его больного. Вы же не хотите, чтобы он умер у вас в машине?

– Уж лучше, чем здесь, – говорит Коул. – И это не ваше дело. – А затем слова, о которых она будет сожалеть до конца своих дней. – К тому же он не умирает. Он вообще не болен.