Я не знаю, когда появится возможность снова воспользоваться телефоном.

Конечно, я тебя прощаю.

Если ты простишь меня за то, что я попыталась вышибить тебе мозги.

Твою мать! Извини! Я жутко виновата!

Целую, Коул.

Еще одна волна. Раскаяния. Она испытывает слабость. Тяжести в груди больше нет.

Ответа не приходит, хотя она ждет до тех пор, пока это возможно. Время вечерней молитвы. Ее хватятся. Нужно будет подержать телефон Целомудрия еще чуточку. Коул отключает его и возвращается обратно, сестры уже поют, их голоса льются в ночь. Она пытается скрыть свое возбуждение, свое облегчение. Ей хочется рассказать все Миле, но когда она возвращается в комнату, ее дочь уже раскинулась в кровати с подростковой безмятежностью и сопит, словно маленький щенок.

«Мы уже почти у цели, – думает Коул, проводя ладонью по жестким кудрям дочери. – Осталось еще совсем немного».

За ней приходят в последние предрассветные часы.

Коул слышит щелчок замка в двери и мгновенно просыпается. Она уже столько времени в бегах, что замечает малейший шум – крохотный зверек, который может стать чьей угодно добычей. Она усаживается в кровати, и дверь распахивается, открывая двух женщин в темно-красных платьях и прозрачных вуалях, скрывающих их лица, как у убитых невест.

– Пора, сестра.

Коул не может узнать их под вуалями, липнущими к телу подобно саванам. Или оболочкам, содержащим родовые воды. Точнее, воды перерождения, поскольку Умерщвление – это избавление от своей мертвой сущности, от своего мертвого имени, и перерождение. Коул уяснила это в ходе бесчисленных Откровений.

Мила ворчит и накрывается с головой одеялом. Коул усилием воли заставляет ее спать дальше. «Беспокоиться не о чем, – думает она, – это лишь призраки старых окровавленных прокладок». Сестры стоят перед ней, анонимные и безликие. Серые сумерки говорят о близости рассвета.

– Я полагала, это может подождать до Майами? – пробует Коул.

– Сестра Терпение, твое время подошло. – Она узнаёт повышение интонации в конце фразы, свойственное Умеренности. – Идем.

– Можно мне одеться?

– Это ненужно.

Она следует за ними мимо верениц безликих дверей, закрытых перед ними, мимо общей кухни с висящим в воздухе запахом вчерашнего ужина, и заходит в бывший класс. Теперь совершенно пустой, за исключением стула с прямой спинкой и стола с приготовленным для Коул причастием: оловянный кувшин с красным вином, зеленое яблоко неправильной формы и нож на разделочной доске. От яблока уже отрезан кусок, молочно-белая мякоть потемнела по краям. Стул развернут к плотному красному занавесу, которым отгорожена вторая половина помещения.

Коул садится. Призрачные фигуры встают у нее за спиной. Она чувствует запах контрабандного дезодоранта с ароматом ванили, которым опрыскала себя Целомудрие.

– И сказал змей Еве: «Бери, ешь», – говорит Умеренность.