Решением Кортеса, подкрепленным видом арбалетов и ружей, его свита была разоружена и отправлена домой, а сам он был повешен за шею на центральной площади Тескоко под барабанный бой и слова Кортеса: «Этот касик уже не исправится, кроме того, в любое время нас предаст, он вреден, и советы его скверны. И нет больше времени терпеть его притворство». Уже вечером, пресытившись разговорами капитанов о том, что теперь возможна война еще и с Талашкалой, Кортес показал им сообщение, писанное под диктовку самого слепого дона Лоренсо де Варгаса, отца Шикотенкатля, в котором он не советовал капитан-генералу щадить жизнь сына-изменника. Ромке почему-то казалось, что в тот момент, когда дон Лоренсо диктовал это письмо, его затылок щекотала холодная сталь испанского стилета. Нехорошо по отношению к союзникам, но как еще можно было удержать талашкаланцев в узде?

Кортес наконец додумал какую-то важную мысль. Он стукнул кулаком по столу, отчего подпрыгнули на нем все плошки и миски, и вскочил, а Агильяр от неожиданности запятнал свою рубаху брызгами какао. Мирослав неуловимым движением спрятал нож в голенище и вопросительно уставился на командира. Капитаны примолкли.

— Кабальерос, — громыхнул он командирским басом. — Наши действия не приносят плодов. Мы несем потери, каждая убитая лошадь стоит около тысячи песо, а проку от кавалерии на узких дамбах никакого. Каждый убитый солдат — невосполнимая потеря, а мешики за ночь забирают то, что мы отвоевываем днем. С этим мириться нельзя, нам надо выработать новую стратегию.

— Так я… Это… — протянул Ромка. — Я ж предлагал разделить бригантины поровну и придать их корпусам. Равными частями.

Мирослав пожал плечами — мол, почему б и не попробовать. Капитаны согласно закивали.

— Хорошо, так и поступим. Четыре отойдут Альварадо, шесть Олиду, ему приходится тяжелее всего, и две — Сандовалю. Тринадцатая, Busca Ruido[76], столь незначительна по величине, что мало отличается от больших мешикских пирог.

Ее нужно оставить совсем, а матросов распределить по другим судам. Что еще?

— Надо засыпать каждый канал, идущий сквозь дамбу, — сказал Мирослав, овладевший испанским почище иного воюющего за испанскую корону наемника. — Выделить специальные команды в каждом корпусе, по полдюжины с каждой роты, более не надо. Пусть они скидывают в промоины обломки си, камни, доски, какие найдут. А потом стену насыпают. Ночью выставлять за нее стрелков и палить во все, что движется с той стороны. Так ночь пересидеть, а утром с новыми силами дальше, до следующего моста.

Кортес кивнул, запоминая.

— Десанты можно с бригантин высаживать, — сказал дон Лоренцо.

— Сформировать команды из лучших бойцов и, обойдя водой места сражений, отправлять их в тыл неприятелю.

— Отличная идея, — одобрил Кортес.

— Нужно наладить поставки продовольствия на дамбы, — подал голос де Тапия. — Даже раненым не хватает лепешек из маиса, а здоровым и вовсе приходится питаться корешками, вишнями, индейскими фигами и всякой выловленной из озера гадостью. Впрочем, об этом я уже докладывал.

— Да, нелегкие времена настали, — покачал головой Кортес. — Но и отступать нельзя. Если сейчас мы уйдем с дамб, окрестные индейцы встретят нас копьями, а не лепешками и цветами. Многие уже начали думать, что под мешиками им было куда лучше, чем под нами.

На корму взбежал запыхавшийся ординарец.

— Дон Эрнан, — затараторил он, — через озеро к столице направляются четыре большие лодки с припасами.

— Вот как? Давненько они больше двух не собирались. Свистать всех наверх.

Запела боцманская дудка, матросы побежали по вантам, бригантины, переваливаясь с боку на бок, потянулись из бухты. Кортес отправился на бак и приложил к глазу подзорную трубу. Ромка поднялся следом. Он и без всякой оптики различал серые черточки, медленно ползущие через бескрайнюю гладь озера. Они тоже заметили каравеллы и свернули, показывая испанцам корму.

— Давайте прямо за ними. Обратным колоколом, — скомандовал Кортес.

Сигнальщик замахал флажками. Более легкие быстроходные корабли стали расходиться в стороны, обгоняя флагмана и охватывая убегающие лодки широкой подковой.