Даша вдруг начала задыхаться. Воздуха не хватало катастрофически. Ноги подкашивались, как соломенные. В глазах потемнело и ярко вспыхивала и гасла в них лампочка. Стаканчик с вином выпал из рук, хорошо, что не на пол – не забрызгал ковер, окровавил лишь стол с несколькими бумагами на нем. Тошнотворный ком подползал к горлу. Нужно было на улицу. Срочно. Откуда-то взялись силы, и Даша рванула с места, помогая руками, ища опоры в стенах, вон из здания. На лестнице чуть не подвернула ногу, неудачно оступившись. Скатилась бы вниз кубарем, если б руки не уцепились за перила. Вынужденная несколько-секундная задержка спровоцировала застрявший в горле ком к действию. Он неудержимо подкатывал, желая низвергнуться, избавиться из темницы, как лава из кипящего вулкана. Зажав рот ладонью, Даша, пошатываясь, на почти негнущихся ногах, вырвалась из Дома культуры на воздух, точно дым из печной трубы, врезалась головой в живот стоящего на ее пути Хвалея, решившего покурить после выпитых нескольких больших глотков пива, вцепилась, как клещами, в его руки, чтобы не упасть. Тут же ее вывернуло наизнанку прямо на ноги Хвалея, обувшего совсем новые, ни разу не одеванные берцы.

– Белая! Тварь! – заорал Хвалей как резанный, до слез почти от обиды за себя. – Уберите ее от меня! Ты чё творишь, чучело?! – бил девочку по рукам тыльными сторонами ладоней и по голове, пытаясь избавиться от повисшей на нем, будто на столбе, одноклассницы.

– Не трогай ее! – налетела коршуном Павловская, поспешившая на помощь подруге.

Окружающие выстроились кольцом, наблюдая за происходящим, но не вмешиваясь. Кто-то злорадно посмеивался, кто-то любопытно всматривался, кто-то выкрикивал пошлые замечания.

– Отвали от меня! – еще раз ударил по голове Хвалей Дашу, и та отпустила руки, упала на четвереньки, задыхаясь в рвотных позывах. – Убью, суку! – занес ногу для удара в живот.

Желание Хвалея поквитаться за испорченные обувь и нижние штанины, за прилюдное унижение девчонкой его, мужчины, хоть и не совсем мужчины, вполне понятно. Но нельзя же бить лежачих, тем более девочку, которая гораздо слабее, а в данной ситуации абсолютно беспомощна. И, тем не менее, никто не спешил Хвалея остановить, кроме Павловской, которую Хвалей отшвырнул от себя, как котенка. И взрослым, так называемым наблюдателям, было недосуг. Они тоже где-то по своему развлекались.

– Николай Михайлович! – завизжала Павловская, не то от боли, не то от отчаяния.

И он появился. Перехватил занесенную ногу Хвалея, подсек опорную его же и, рванув на себя, отпустил. Хвалей шмякнулся мягким местом прямо туда, куда вырвало Дашу, ничего при этом не расплескав.

– Блина! – проревел, отказываясь верить в произошедшее. А на глаза наворачивались предательские слезы. Те же, кто, затаив дыхание, еще несколько мгновений назад болели за него, теперь над ним смеялись.

– Разошлись все! – скомандовал Николай Михайлович, как на плацу. И его послушались. Кто-то вернулся в танцзал, кто-то отошел допивать оставшееся в сторонке с компанией, кто-то закуривал, повернувшись спиной, некоторые, разбившись на пары, удалялись обмениваться поцелуями.

Николай Михайлович помог Даше подняться, потом, обхватив ее ноги, взял на руки, словно ребенка.

– Вешайся, сука! – выстрелил угрозой ему в спину Хвалей. Он стоял, вытирая курткой мокрое на себе.

– Простите, вы что-то сказали? – обернулся Николай Михайлович – высокий, широкоплечий, крепко сбитый, коротко стриженый, по-военному, молодой человек лет двадцати пяти-тридцати, – вежливо улыбаясь. Лишь правый глаз его нервно дергался, да небольшой шрам под ним в виде галочки, вероятнее всего, от ножа, вздулся.

– Ничё, – буркнул Хвалей, продолжая вытирать штаны.

Николай Михайлович, бережно удерживая в руках Дашу, обмякшую ему на плечо, сочащуюся слюной и все еще вздрагивающую в рвотных позывах, быстро понес ее в туалет, Павловская засеменила следом.

– Николай Михайлович, – говорила она по дороге, оправдываясь, – это я виновата во всем. Но кто ж знал, что так выйдет? Мы не думали, что на нее так подействует…

– Индюк тоже думал, – отозвался Николай Михайлович. – Чтобы я еще раз связался с вами…

– Больше такого не повториться, – обещала Павловская.

– Что, больше ей наливать не будете? – съязвил Николай Михайлович. – Или в дружбе откажете, как не прошедшей кастинг?

– Николай Михайлович, что вы такое говорите? – не поняла Павловская.