В этот раз все было еще лучше, чем в первый. И хоть Савелий обращался со мной еще более бережно, такой глубины ощущений я еще никогда не испытывала. Когда он ласкал меня, казалось, что только так это и может быть — прекрасно, ярко и неповторимо. А куда подевалось мое стеснение? Я позволяла ему все! И наслаждалась его ненасытностью. Сколько раз прикусывала себе язык, с которого готовы были сорваться слова любви. Не время, еще не время. Не знаю почему, но думала я именно так. Мне казалось, что я итак слишком откровенно выказываю свои чувства к нему. Что если отпугну, проявлю излишнюю настойчивость?
И совсем чуть-чуть меня огорчало, что со своей стороны он тоже не делал никаких признаний. Хоть я и видела, каким чувством светятся его глаза, как постепенно из них уходит холод и разгорается жаркий огонь, мне этого было мало. Я хотела услышать слова любви. Но видимо, ни для чего еще не пришло время.
Поздно вечером, лежа, тесно прижавшись к ставшему таким родным плечу, я рискнула заговорить на не дающую уже давно мне покоя тему.
— Хочу попросить тебя кое-о-чем…
Если честно, я боялась заводить разговор на эту тему. Не знала, какая может последовать реакция.
— Ну говори, чего же ты? — склонился Савелий надо мной и припечатал мои губы поцелуем.
— Обещай, что не рассердишься…
— Даже если захочу, не смогу этого сделать, — перевернул он меня на спину и накрыл своим телом.
Как-то так получилось, что продолжить разговор мы смогли только через час, после того как удовлетворили новую волну взаимной страсти.
— Так и о чем ты хотела поговорить?
Он дурачился, а мне было не до шуток. Разговор предстоял серьезный.
— Можешь сделать кое-что для меня? — подумав несколько минут, как начать, решилась я.
— Ты говоришь загадками. Что именно? — Савелий посерьезнел, и мне стало еще страшнее.
А была-не была, решилась я и выпалила:
— Приведи Анну. Пора помирить мать с дочерью.
И тишина… Повисла она ни на минуту или на две. Воцарилась она надолго. Все это время Савелий хмурился и сосредоточенно рассматривал потолок. Нужно отдать ему должное — ожидаемой взбучки не последовало. Я опасалась, что первое, что услышу, так это то что лезу не в свое дело.
— Это будет не так-то просто сделать, — наконец-то заговорил он.
Я не перебивала, ждала продолжения, объяснений.
— Анна росла без матери, — развивал Савелий мысль. — С рождения, понимаешь? Кроме того, она не станет слушать меня… Да и согласится ли Агата?..
Об этом я как-то не подумала. Само собой подразумевалось, что мать захочет увидеть дочь. Но если поразмыслить, насколько сознательно она от нее отказалась, то, возможно, я и ошибаюсь. Но нет. Я же отчетливо слышала тоску в голосе Агаты. И пусть она никогда и никому не признается, но любит свою дочь уже потому, что родила ее. Может, не с самого рождения, но полюбила потом, в этом я уверена.