После дня бестолковой работы по наведению порядка и суетливого шараханья по новой собственности, я загрузился в "Мула" и полетел в поселок представляться, проставляться и налаживать контакты. Но в тот вечер сделать это мне было не суждено.

А все очень просто – сначала радар "Мула" пискнул и сообщил о засеченной цели, а потом уже и я увидел на каменистом берегу мелкой речки столб дыма. Сначала я облетел находку по безопасному радиусу. Не хотелось бы попадать под выстрел, купившись на дешевый трюк с подставой. Тем более что, собираясь в кабак, я не взял ни толкового оружия, ни бронескафа, естественно. Это не дело, подумал я. Это дикая планета на окраине системы. Довольно опасная, причем. Такие штучки надо прекращать. А ля гер ком а ля гер. Но ничего опасного локатор вокруг не засёк. Тут я увидел ничком лежащее на крупной гальке тело. Вздохнул, и начал строить заход на посадку.

Все же, как смог, прикрылся от возможного выстрела из засады атмосферником. Быстро выскочил и осмотрел лежащего. Маленький сморщенный человечек, без сознания, в светлом камуфляже. На поясе нож в больших ножнах, фляга, какие-то мешочки с припасами. Расстегивая ему ворот куртки, я мазнул взглядом вокруг. Вот и винтовка лежит. Похоже, древнее изделие. Еще пороховая... Разбитая... Горит на камнях что-то вроде аэробайка – такой снегоход по виду, только летающий. Что это? Авария или стендовая стрельба по летающим тарелочкам? Тут человечек захрипел и попытался открыть рот. Но у него ничего не получилось. Я вздохнул, ослабил его ремень, засунул под него сломанную руку охотника, подхватил его и понес к кабине "Мула". Попили пивка, называется.

В новом доме я не рискнул закладывать человечка в медкапсулу. Он совершенно был не похож на человека. Положил его на стол и сделал быстрый осмотр. Кроме руки у него были сломаны ребра слева, повреждено колено и разбита голова. Ну, тугую повязку на грудь, пластиковую лангету на руку и бинт на голову он переживет. Это его не убьет. Чем я и занялся. А потом прошел в ангар и из фрегата связался с наемниками из охраны представительства. То, что я услышал в ответ, меня несколько удивило. Происшествие им было совершенно по барабану. Авария ли это, стрельба ли – это не их дело. Я немного ошалел. А раненый? А он жив пока? Пока жив. Вот и чудненько – либо он сам выживет, либо нет. Он местный, туземец. На него юрисдикция охраны не распространяется. А медпомощь? А деньги у него есть? Я помаленьку накалялся в ходе этой беседы и сухо ответил, что да, они таки есть. На редкость зажиточный туземец оказался. В представительстве тоскливо вздохнули, предложили мне подождать и не выключать маячок "Пилы". Помощь скоро будет. Я сдержанно поблагодарил и вернулся к раненому.

Где-то через полтора часа Балаганов сообщил мне по мыслесвязи, что у нас гости. Я вышел на веранду. Освещая двор посадочными прожекторами, над площадкой завис потасканный, белый с синим, атмосферник. Скорая помощь прибыла...

***

Так я познакомился с Лямым. Это не его имя. Его имя тоже начинается на "л", но по трезвяку его просто не выговоришь. А по пьянке язык за мыслью не угонится. Так что, понаблюдав за его хромой походкой, я предложил ему имя Лямой, как компромисс с Земли. Подумав, он согласился. Имя ему понравилось.

Лямой был охотником, я угадал. Особой доблести в этом нет. Это ведь не игра "Поле чудес". Кем еще мог быть туземец с винтовкой? Только охотником. Без винтовки он сразу попадал в категорию горьких пьяниц и бомжей. Происшествие с его аэробайком было простой аварией. Никакой засады и стрельбы не было. Я себя просто накрутил в острой ситуации. Но без штурмовой винтовки и комбеза с бронезащитой я больше за порог не выходил. Пусть лучше будет, а я не вспотею. Комбез продвинутый, с продыхами и принудительной вентиляцией, с легкими керамометаллическими пластинами. А то, что я его не засунул в медкапсулу, аборигена спасло.

Это я потом узнал. Когда местный доктор продиагностировал туземца в своей медповозке и признал, что я сделал все правильно ободрал с него бинты и засунул болезного в старую версию кибердока. Я заинтересовался. Врач объяснил, что за годы исследований планеты люди немного научились лечить аборигенов. Но метаболизм у них другой. И анатомия другая. Кое-какие медицинские препараты сделали на основе местных лекарственных трав, немного изучили и их физиологию. Все это забили в управляющие программы медкапсул старого поколения. Так и лечат. Так что пусть я его и не вылечил до конца, но и не убил. Это меня обрадовало. Совесть Айболита осталась белой, как его медицинский халат. Я попросил, и доктор сбросил мне на инфокристалл данные по программам лечения туземцев. Затем прозвенел сигнал кибердока, раненого вытащили из его нутра, и врач предъявил мне счет. Деньги были небольшие и я легко их оплатил. Скорая помощь улетела. А я постелил морщинистому туземцу на полу. Там падать некуда.

На следующий день он очнулся. Мы познакомились, и я его осмотрел. Руку и ребра врач ему подштопал, а колено еще давало себя знать. В общих словах, очень сдержанно, поведал Лямому всю историю. Он крайне расстроился. Особенно потере винтовки. Долго сидел в прострации, уставившись потухшими глазами в пол. Я не выдержал, погнал его в "Мула" и вылетел к останкам его аэробайка. Там Лямой первым делом схватил винтовку. Тут его немного отпустило – винтовку побило, конечно, припудрило каменной пылью от гальки, приклад был разбит при аварии, но стрелять было можно. Так я ему сказал. Как сертифицированный специалист второго ранга по стрелковому оружию. Пришлось пообещать маленькому человечку починить винтовку. На темную кучу обгорелого железа, оставшуюся от его байка, Лямой взглянул без большого сожаления.

– Главное – винтовка вновь будет стрелять, Стас, – махнул он рукой. – Будет винтовка, охотник в лесу с голоду не помрет. А байк старый был, сволочь, весь изъезженный и побитый. Вот он и сгорел, сволочь. И меня с винтовкой чуть не угробил. Ты подкинешь меня к стойбищу рода, Стас?

Я кивнул. И всю дорогу посматривал на охотника и думал. Через три дня ко мне в гости пришел Лямой. И не один. Три женщины в камуфлированных плащах притащили три объемных, но легких свертка. Я с интересом смотрел на этот спектакль. Лямой сел к столу, женщины стояли у двери. Я предложил им местного чая.

– Они не будут, Стас. Женщины не могут сидеть за одним столом с воинами и охотниками. Их дело стойбище, еда, дети и шкуры. Я принес тебе шкуры, Стас. Ты спас и вылечил меня. Я должен тебе жизнь. Весь мой род должен тебе, охотник!

Лямой сделал скупой жест рукой. Женщины вмиг распустили свертки, и на роскошный пол упали не менее роскошные шкуры. В лучах солнца заиграла чёрная с сединою ость.

Я солидно помолчал. Потом налил туземцу и себе по чашке горячего чая.

– Ты ничего мне не должен, охотник. Я не торгую спасением чьей-то жизни, и жизнь не расхожий товар. Разве это не закон леса – помочь тому, кто нуждается в помощи? Я не принимаю эти меха как плату за твою жизнь, но приму в подарок и в память о случившемся одну шкуру. Вот эту, – указал я на большую черную шкуру, явно хищника, судя по когтям. – Ведь ты сам добыл этого опасного зверя, Лямой? Так я и думал... Она будет лежать у меня на кровати и согревать меня в холода. И я буду всегда вспоминать тебя.

Лямой с достоинством наклонил голову.

– Это не все, охотник. Ты ранен и еще не окреп. Я хочу нанять тебя как проводника и знатока местного леса. Мне нужен человек, который подскажет мне, где лучше всего ловится рыба, где можно охотиться на опасного зверя, а где место, чтобы наслаждаться лучшими рассветами в округе. Я хорошо заплачу. Твои женщины и дети не будут нуждаться. А потом мы подберем тебе и аэробайк, и новую винтовку, Лямой. Тебе надо подумать или ты готов дать ответ сразу?

***

Первый наш выход был на рыбалку. Я не хотел излишне нагружать маленького проводника. Он еще полностью не оправился. А так, на берегу озера, особые перегрузки ему не грозят. Там в основном я буду трудиться. Ведь местные не ловят как я. Спортивная рыбалка для своего удовольствия, ловля отборной рыбы на спиннинг и на блесну. Они даже ребячеством и чудачеством это не назовут. Только идиотизмом. Местные ловят, чтобы съесть пойманную рыбу. И поэтому ловят её сетью, много, а потом всем стойбищем солят, вялят или коптят, и труд этот очень тяжелый.