Если отходить от спорной теории о конкретной зоне, так же как, собственно, нейронауки отошли от идеи строго ограниченных функций правого и левого полушарий или идеи, что мозг эволюционировал слоями (мозг рептилии – мозг млекопитающего – неокортекс), остается и сама идея необратимых изменений мозговых структур, невосстановимой поломки биохимии.
Помните, я упоминала об увеличении количества дофаминовых рецепторов? Вот это самое увеличение со временем никуда не исчезает, а скорее постепенно неиспользуемые рецепторы как бы «засыпают». И вот как можно метафорически описать это состояние «заснувших» дофаминовых рецепторов.
Представьте себе, что есть река, исток которой находится где-то в горах. Там тающие снега сотни лет стекают в определенном количестве в определенное время года, формируя русло этой самой реки.
Но вот однажды сходит лавина, несущая в себе слишком большое количество будущей воды. Русло переполняется, река выходит из берегов. Лавины сходят снова и снова, и постепенно вода пробивает в ландшафте новые ответвления. Река становится совсем другой. Из извилистой полоски она превращается в широкую ленту с большим количеством ответвлений.
А теперь представьте, что лавины снега – это влияние алкоголя на биохимию мозга. Высвобождение большого количества одних химических элементов и вытеснение других. Если зависимому удается взять употребление под контроль – он укрепляет берега первоначального русла (работает над границами и ответственностью), заботится о том, чтобы лавины большой силы не сходили (следит за честностью и ясностью с собой и другими, чтобы не допустить слишком большого внутреннего напряжения), выстраивает связи, чтобы обратиться за помощью в лавиноопасной ситуации. Река более-менее возвращается в свои первоначальные очертания. Но! Новообразовавшиеся когда-то ответвления никуда не исчезают. Да, какие-то неглубокие, возможно, стали незаметны, в каких-то выросли деревья и цветы, но стоит не удержать очередной мощный сход воды с гор – и весь ландшафт тут же примет уже известные ему очертания. За дни все вернется к тому, на что первоначально требовались годы.
Так вот в мозгу химически (!) зависимого есть необратимые изменения, называй их хоть зоной тяги, хоть временно затухшими дополнительно появившимися рецепторами, хоть поломкой эндокринной системы.
Оттого ремиссия – это бесконечная работа, забота о себе, растущая степень осознанности.
Но никто никогда не может сказать наверняка, в какой момент человек не справится с внутренней или внешней лавиной и его первобытная система мотивации возьмет верх над ограниченным контролем, на который способна кора головного мозга.
По этой же причине невозможно «бороться» с зависимостью. Нельзя выкинуть из себя бомбу. Можно только исследовать механизм, осознавать провоцирующие моменты, постоянно не упускать эту часть себя из виду. То есть по-хорошему не «бороться» с собой, а с точностью до наоборот: постоянно слушать себя, заботиться, смиряться с ограничениями и пополнять инструменты собственного «хорошо» без химии.
У выздоравливающих зависимых есть такая присказка, что выздоровление – это всегда движение вверх по эскалатору, движущемуся вниз. И если в какой-то момент ты расслабишься, засмотришься, решишь, что можно больше не прилагать усилий, – очень быстро ты окажешься в самом низу. Там, где начинал свой путь.
Глава 6. Вина
С ее возвращения из больницы прошла уже пара недель. Она была виновата. Виновата. Виновата. Виновата перед всеми в который раз. А потому терпеливо принимала и отстраненность мужа, и настороженность детей. Но потихоньку все налаживалось. Диалоги становились длиннее, а детские объятия крепче. Она знала, что все исправит. Ей нужен последний шанс, ведь больше она ни за что не обманет. Она справится.
Периодически – в укромных уголках дома и офиса – она находила пустые или недопитые бутылки коньяка и со стыдом незаметно выкидывала их в мусор. Любое напоминание о том, какая она бывает под действием вещества, – звон пустых фляжек под водительским сиденьем машины, фраза дочери: «Мама, а помнишь, когда ты была „сонная”…», звонок из школы, где она, оказывается, пропустила родительское собрание, – разрывало грудь стыдом и виной.
Говорят, что психика спасает алкоголиков от боли всего, что они творят, алкогольной амнезией. Ведь если я не помню, то это вовсе не со мной и происходило. Вот и ей просто хотелось не вспоминать, побыстрее прожить дальше, когда напоминаний уже не останется. Очень хотелось.
Хорошо, что муж обычно не напоминал. Давно, где-то в начале отношений, она думала, что он бережет ее чувства, когда не говорит о сложном, а потом поняла: он просто ее не видит. Помнится, несколько лет назад она обиделась на что-то и перестала его обнимать ночью… А он и не заметил. Ни через день, ни через месяц. Тогда-то она осознала, что ее для него нет. Безразличие. Пустота.
Так что кроме эпизодов запоя, когда он включался, остальное время они жили каждый своей жизнью. В ее жизни были ранние подъемы, дети и работа по 15 часов. В его – долгий сон, депрессия и забота о матери. Честно говоря, иногда ей искренне казалось, что у них есть негласный договор – она терпит его подавленность и отстраненность, он – ее пьянство… Наверное, это были не самые хорошие отношения, а может, другие тоже так жили. Обычно она была слишком виновата, чтобы задумываться о таких тонкостях.
Вернулась самая обычная жизнь, с которой день ото дня нужно было справляться. Успевать. Терпеть. Мочь. В детстве она мечтала о картинке с большим домом, красной машиной, двумя детьми и приличным мужчиной рядом. Сейчас она жила в этой картинке. Вот только, проезжая по утрам мимо еще закрытого магазина, к которому потихоньку уже сползались мятые и дурно пахнущие алкоголики из соседних дворов, она мечтала о другом. Об их жизни. Не сейчас. Потом. Когда дети вырастут. Когда она не будет им нужна. Однажды утром она выйдет из дома и больше не вернется. Она будет пить. Пить сколько захочется. Всласть. И вскоре тоже станет мятой и дурно пахнущей, но зато наконец отчаянно свободной…
«Иррациональность всегда превзойдет рациональность, поскольку не собирается бороться честно», – говорит доктор философии и клинический психотерапевт Рональд Поттер-Эфрон. Зависимость – яркий пример, как за внешней и первоначальной рациональностью скрывается огромная иррациональность, которая на самом деле управляет процессом.
Вина и стыд – самые преданные и неразлучные друзья любой аддикции.
Очевидно, что зависимый человек отчаянно стремится заполнить зависимостью (другим человеком, покупками, веществом, сексом) какую-то внутреннюю дыру, которую не научился заполнять по-другому. И закономерно предположить, что он не очень хорошо к себе относится, не считает себя достаточно ценным и частенько попадает в переживание вины и стыда за себя, такого как есть. Зависимым в целом свойственно иметь к себе завышенные, нарциссические требования и отсюда – часто им не соответствовать и разочаровываться. И когда человек в таком привычном напряжении неожиданно встречает вещество, которое снимает непосильный груз, то словно на время выпускает себя из клетки собственного давления – эта находка кажется освободительной.