Моя девочка там, одна, рядом с тварью, который хотел ее убить когда-то. И никакой защиты! Никакой! И я здесь! Какого хера я здесь?

— Дела прошлые, — отмахивается от моей претензии Стас, — чего вспоминать… А вот то, что у тебя ребенок без надзора бегает, грязная вся, как поросенок…

— Я по лужам бегала! — с обидой врывается в наш разговор Яська, — мне мама разрешает! И дядя Витя тоже!

— Не сомневаюсь, малышка, — мурлычет Стас, — твоей маме лишь бы от тебя отмахнуться и чужим людям сплавить…

— А ну не смей так про маму! — голос Яськи набирает громкость и гнев, и я перестаю дышать, замираю от ужаса, зная, что еще немного — и дочь перейдет в боевой режим, и тормознуть ее будет сложно. А этот урод же может что угодно…

— Твоя мама — безответственная женщина, — начинает наставительно говорить Стас и тут же охает, — ах ты, мелкая дрянь! А ну, иди сюда!

— Не смей трогать моего ребенка! — ору я, мгновенно обезумев от ужаса, — не смей, тварь! Я тебя на куски рвать буду!

Горелый возникает передо мной, опять тянет руку к телефону, желая отобрать, и в глазах у него решимость и чернота.

А мне не нужен он сейчас! Мне страшно! Страшно! Страшно до ужаса! Там ребенок мой! В беде! В опасности! А я здесь! Здесь! И ничего не могу сделать! Настолько беспомощной я себя не чувствовала никогда в жизни!

На том конце трубки Стас матерится, затем коротко кому-то приказывает поймать “эту дрянь”, слышны еще голоса, и я окончательно теряю голову от беспредельного ужаса, кричу, уворачиваясь от Горелого и отбегая в сторону:

— Стой! Стой! Что тебе?.. Я все, что хочешь!.. Не трогай ее! Не трогай!

— Ты, Карина, дура, — с досадой рычит Стас, — и дочь мою испортила. Но ничего, я исправлю. Я ее сейчас заберу. Захочешь увидеть, найдешь меня.

— Нет! — ору я в трубку, уже не контролируя себя совершенно и не замечая, как из глаз текут слезы, — нет! Не смей! Не смей, сука!

Но там уже длинные гудки.

Я не верю, набираю снова, снова, снова, но абонент недоступен.

А затем трубку и вовсе вырывают у меня из рук.

Тянусь, ничего не соображая от ужаса, за ней, почему-то кажется, что вот сейчас, сейчас позвоню, и все прекратится! И моя дочь… Моя Яська…

В этот момент меня жестко встряхивают, немного приводя в сознание.

Перевожу взгляд на Горелого, который мало того, что встряхнул, так еще и по лицу шлепнул, очень эффективно прекращая истерику.

Осознаю, что мы стоим посреди номера.