— Мам!!! — повторил я.
Никто не ответил.
Часть дверей в классы была открыта, часть — заперта на замок. Если в кабинетах кто-то и был, они наверняка меня слышали.
Из-за угла в дальнем конце коридора вышел один, следом — второй, третий, четвёртый грязный человек в порванной одежде. В следующее мгновение их стало столько, что считать их не было никакого смысла. Увидев меня, они оживились. Наверное, слово «оживились» применительно к мертвецам звучит как убогий оксюморон, но да и чёрт с ним. Первый из них рванул в мою сторону, раскрыв рот и глаза так широко, что мне показалось, будто бы он уже начал жрать мою душу или разум, или что там составляет саму человеческую суть, покуда он жив. Я бросил нож и побежал обратно к окну, выпрыгнул на крышу кирпичной пристройки, а после — сиганул с неё вниз, прямо на асфальт. Я упал и разодрал себе колени и локти, и плевать я хотел на это. Надо было бежать; я — к счастью — всё ещё мог бежать, и я бежал, пока не оказался у своего подъезда, не взлетел по лестнице на свой этаж и не ворвался в свою квартиру, дверь которой я до этого не запер на ключ. Потом, трясущимися руками, я закрылся изнутри, встал посреди прихожей и долго смотрел в пол. Когда дыхание восстановилось, я лёг и стал смеяться, и смеялся, смеялся, пока вдруг не заплакал, а потом — не зарыдал, после чего — вновь залился хохотом. Так я провёл какое-то время, а после — перестал вообще что-либо чувствовать и будто бы выпал из реальности.
Прежде, чем уснуть, я всё-таки каким-то образом переместился на кровать. На кровати я себя и нашёл, пробудившись около двух часов дня. Я взял телефон и позвонил на тот номер, с которого последний раз звонила мать. Ответа не было. Набрал отцу — тишина. Потом я связался с Ирой и сбивчиво, не сразу находя нужные слова, рассказал ей обо всём. Она выслушала и сказала, что ей очень жаль, и я знал, что ей действительно жаль. Конечно, помимо заурядного сочувствия она ощущала и кое-что другое, о чём никогда бы и никому не сказала. Подспудно, бессознательно, она была рада, слушая мой рассказ. Но радовалась она не моему горю, а тому, что это горе случилось не с ней, и что она может, прожив это несчастье вместе со мной, ещё раз убедиться в том, что у неё всё в порядке. Когда я ей выговорился, мне тоже стало легче: отчасти оттого, что я всё проговорил, а отчасти потому, что я рад был за Иру и её родителей, которые были вместе. Мы говорили с ней очень долго, и я не помню, что я делал после, и чем именно закончился тот день.
День 8
Понадобились многие часы, чтобы получить трансляцию с камер в школьных коридорах. Сначала надо было найти ссылку на сайте школы, по которой открывалось окно входа в личный кабинет сотрудника. Потом необходимо было отыскать логин и пароль в одной из записных книжек матери, а прежде этого — найти ту самую единственную книжку, в которой всё это дело было записано. Я перерыл все полки и тумбы и в конце концов, нашёл то, что искал. Я зашёл в личный кабинет и теперь, помимо всего прочего, мог увидеть в прямом эфире, что происходит в школе, на всех её этажах.
На первом этаже был полный разгром, и кое-где — в основном в районе столовой — слонялись одинокие зомби, медленной поступью передвигаясь по прямой без какой-либо цели и отсутствующим взглядом глядя в потолок. На втором — то, что я видел вчера: толпа оборванцев с запачканными засохшей кровью лицами и хлам, оставленный, видимо, после того, как эта толпа прорвалась сюда через баррикады на лестницах. На третьем — ничего. Тёмные коридоры здесь были пустыми, двери в классы закрыты, мебель и комнатные растения находились на своих местах — всё выглядело так, будто завтра тут должен был начаться ещё один заурядный учебный день. В мыслях блеснула надежда на то, что все, кто укрывался на втором этаже, перешли сюда — на третий — когда заражённые прорвали баррикады. Возможно, и мать тоже успела убежать, и теперь она где-то здесь! Но все иллюзии исчезли, когда и здесь я увидел мертвеца. Одинокого, по всей видимости — женщину. Виден был только её силуэт, и разглядеть ни её лица, ни во что она была одета было нельзя. Она стояла где-то там, в середине залитого мраком коридора и будто бы переминалась с ноги на ногу, не в силах решить, куда ей дальше идти. Оно, в общем-то, было без разницы. С обеих сторон коридора её ждала темнота.
Помимо прямой трансляции, в личном кабинете можно было посмотреть записи с камер за последний месяц. Я не стал их смотреть: не смог. Решил, что если доподлинно увижу, что там с ними со всеми произошло, то потеряю последнюю бестолковую, наивную и дурацкую надежду на то, что с матерью всё-таки всё хорошо. И с отцом, где-то там, далеко — тоже. Пока я не знаю, что с ними, я не знаю наверняка, мертвы ли они. А значит, они живут, пусть и всего-то где-то в моей голове.
Запись 2
День 9
Смирившись с новой реальностью, я начал учиться существовать в ней. В интернете появилось много материалов о том, как вести себя при встрече с заражёнными. Если их много, и они тебя заметили — бежать что есть силы и укрыться где-нибудь, где они тебя не достанут. Если их много, но они тебя ещё не видят — пусть всё так и остаётся: не высовывайся, затаись и не делай резких движений. Мертвецы идут на звук и на резкий запах: например, запах пота. Так что мойся и не шуми. Ну и глазами они, само собой, тоже всё видят. Если заражённый один, и он тебя заметил, то можно бежать, а можно — принять бой. Да, это жестоко, но либо ты, либо он. Уничтожить зомби можно только отделив голову от тела или уничтожив мозг — классика! Все удары, порезы или выстрелы по туловищу значительного урона им не наносят — вернее, наносят, но не обезвреживают их, а наоборот — делают ещё более агрессивными. Только если это не выстрел из пушки, после которого тело мертвеца разорвёт на куски. Но даже в таком случае тот кусок, что с головой, может представлять опасность. Наконец, есть ещё вариант отвлечь большую толпу зомби, если она, скажем, заграждает проход или вроде того. Словом, поскольку заражённые не очень умны, их можно контролировать: например, управляемыми взрывами, вроде петард или чего-то вроде этого. В конце концов, можно бросить вперёд себя какую-нибудь кастрюлю с парой металлических чайных ложек внутри, и шум отвлечёт мертвецов на какое-то время. Это время можно использовать, чтобы прошмыгнуть мимо них, если это необходимо. И, конечно, самое важное правило контакта — избегать укусов и попадания крови или слюны заражённого в раны или порезы. О какой глубине порезов идёт речь — неизвестно по объективным причинам: никто пока на себе экспериментов не ставил. Но факт есть факт: раны, если они есть, лучше обрабатывать и перевязывать, а укус в принципе равен смерти, просто чуть отсроченной. А уж смерть — это теперь не путёвка на тот свет, а своего рода билет во второй раунд на этом свете, только уже в ином обличии. Проще говоря, умерев, ты становишься одним из них.
Я пишу это и понимаю, что занят тупым делом. Любой, кто прочитает мои записи после того, как меня не станет, будет знать обо всём, что я написал в прошлом абзаце. Ну ничего: повторение — мать учения. Да и потом, я в первую очередь рассказывал о том, как прошёл мой день, а прошёл он в поиске и анализе всего, что я изложил выше. Помимо прочего, я нашёл ещё и инструкции по изготовлению всякого рода «погремушек» для отвлечения внимания зомби. Можно было использовать металлическую посуду, как в том примере с кастрюлей, и это был самый незамысловатый и понятный вариант. Но были и интересные вариации: например, кто-то предлагал кинуть упаковку Ментос в полторашку Колы, быстро закрыть бутылку крышкой, а затем — сбросить её с большой высоты так, чтобы она хорошенько ударилась об асфальт. Бабах, заверял автор, будет знатный, и мертвецы со всей округи сбегутся на звук.
Я протестировал тему с посудой: нашёл старую, никому сто лет не нужную кастрюлю, положил внутрь пару вилок и накрыл всё это дело крышкой, но только наполовину, чтобы осталась щель для выхода звука. Крышку в таком половинчатом положении я приклеил скотчем: на одну обмотку, без фанатизма. Потом всё это дело я со всего маху кинул в открытое окно балкона, так, чтобы кастрюля долетела до проезжей части и ударилась об асфальт. Когда она стукнулась, по тихой улице раскатился звон вилок и дребезг треснувшей кастрюли. Я стал ждать. Вскоре, к моему удивлению, из двора соседнего дома действительно вышел человек. Своим внешним видом он представлял собой собирательный образ забулдыги с городских окраин: растянутые на коленях треники, тёмная вытянутая майка не по размеру, татуировки на руках и чуть желтоватая кожа — то ли от частого курения, то ли из-за проблем с печенью. Он, слегка покачиваясь, быстро шагал в сторону источника звука, размахивая руками так, словно намеревался этому источнику как следует навалять. Оказавшись на середине дороги, он вдруг понял, что не знает, куда идёт и кого преследует, и начал озираться вокруг в поисках новых ориентиров. Затем он издал что-то, похожее то ли на стон, то ли на недовольное урчание и пошёл прямо по дороге в сторону светофора. Я так доподлинно и не понял тогда, кто это был: то ли заражённый, на которого сработала моя приманка, то ли перебравший пьянчуга, на которого, по стечению обстоятельств, тоже сработала моя приманка. Дойдя до светофора, он завернул за угол, и больше я его не видел.
Немногим позже я описал свой опыт Ире. Она не поняла воодушевления, с которым я всё это пересказывал, но, кажется, мне удалось немного поднять ей настроение. Да и себе — тоже. Решив, что хорошее настроение нынче никому не повредит, я запостил эту байку на своей стене и приложил фото разбитой кастрюли на асфальте: издалека и в приближении. В друзьях у меня было двузначное количество людей: в основном одноклассники. Я подумал, пусть те из них, с кем сейчас всё хорошо, прочитают это и узнают, что со мной тоже всё хорошо.
День 10
На следующий день мне написал один из бывших одноклассников. Мы не то что бы были с ним очень дружны — так, здоровались в коридорах, но не более того. Он увидел мой пост, фотографии в нём и спросил, на какой улице я живу. Я сказал, на какой.
«Это где Радуга?» — спросил он.