— Ну, последними вы были вроде. А так — да, иногда приходят чисто так, закупиться по мелочи. Мы их впускаем, мент им магаз открывает, они всё чё надо покупают и уходят. Так много раз было. В основном, люди не задерживаются и идут назад к себе. Иногда — возвращаются, типа чтоб ещё раз чё-то прикупить. Магазов-то больше нормальных кругом нет: все либо вынесли, либо там конченные всякие сидят и стригут по десятку косарей тупо за вход. У нас тут оно как-то по-людски в этом смысле.

— Ага, — подтвердил Лёха, — Это пока мент всё держит, и пока шпана огнестрелом не разжилась.

— Ой, не нагнетай, ну! Всё ништяк же.

— Ага. Те типы чё тогда, просто так приходили? Стопудов разнюхивали, смотрели, чё-кого, кто тут есть вообще, где зайти, чё вынести.

— Да ну пришли и ушли, чё теперь? Вернутся — разберёмся поди, чё зря тему мусолить?

— Не знаю, братуха, тревожная ситуация какая-то была просто.

— Это вы про что? — вмешался я, — Что за типы приходили?

— Ай, да ну, нафиг тебе это знать? Меньше знаешь — крепче спишь. Не забивай голову, — ответил Тоха.

— Может, на троих раскинем? — сменил тему Лёха, а потом обратился ко мне, показывая взглядом на карточный стол, — Будешь?

Я согласился, но сугубо для того, чтобы поддержать компанию и за партией-другой узнать побольше о вахте и о том, как часто мне придётся здесь стоять. Как оказалось — практически каждый день с перерывом на сон. Такими, во всяком случае, были предположения Лёхи и Тохи. Они полагали, что меня прислали сюда для того, чтобы их задействовать где-нибудь ещё, и когда я во всё вникну, их станут забирать на другие задачи. Им самим не нравилась идея потери козырного местечка и непыльной работёнки, заключавшейся в игре в карты с перерывами на поглядывание по сторонам. Потому-то они и не были рады меня видеть и встретили поначалу довольно холодно.

Мне стало неловко, но ребята, правда, успокоили меня, сказав, что всё нормально, и что я тут особо ни при чём. Они научили меня пользоваться рациями, с помощью которых поддерживали связь с полицейским. Изначально рации были найдены в комнате охраны, но, поскольку охрана ретировалась из Радуги в первые же дни, рации эти стали никому не нужны, как и униформа, и много чего ещё, что оставалось в здешних подсобках, и на использование чего не распространялось общее правило неприкосновенности и необходимости выкупать что-то прежде, чем это взять. Уже к вечеру я вник в суть всего и был готов нести службу в одиночку. Я сказал об этом ребятам, но они попросили меня не говорить полицейскому о том, что я уже сейчас готов начать сменять их на посту. Сказали, мол, когда он спросит, во всём ли я разобрался, ответь, что ты-де ещё теряешься, что с рациями не до конца всё понятно, или что стороны света путаешь. Словом, Лёха и Тоха попросили меня наврать что-нибудь нашему большому боссу для того, чтобы они могли подольше наслаждаться своей непыльной работёнкой и отсутствием необходимости делать что-то ещё. Я сказал, что совру полицейскому: не хотелось портить отношения с ребятами и идти на конфликт. Хотя чувствовал я себя погано, когда я плёл свою чепуху перед полицейским. Он вызывал у меня больше симпатии и доверия, чем мои предшественники на посту дозорного, да и чем вообще кто-либо ещё.

В конце дня Юра и Аркадий выглядели уставшими. Похоже, они тоже жалели, что пришли сюда, и что теперь не могли отсюда уйти. У Аркадия здесь была Ангелина, которая хорошо чувствовала себя тут, и которая никуда не собиралась уходить от матери. А у Юры был отец, который проникся идеей причастности к чему-то большому и важному, и который не отпустил бы Юру одного назад, в их дом. На этой почве — на почве неприязни к Радуге и к своему здесь положению — нам удалось неплохо так сблизиться, несмотря на различия в характерах и на то, что в прошлой жизни мы существовали в разных мирах и особенно не общались за неимением чего-либо общего меж нами. Здесь же, помимо глобальной общей беды, нас объединяло ещё и недовольство необходимостью повзрослеть по щелчку пальцев и вмиг переродиться из инфантильных гусениц в трудолюбивых бабочек. Юра и Аркадий, чётко понимавшие те причины, по которым они не могут отсюда уйти, недоумевали, глядя на меня.

— Я вообще не знаю, чё тебя здесь держит? — изумлялся Аркадий, — Шёл бы себе назад, в хату свою, да сидел бы там, кайфовал.

— Да, — задумчиво вторил ему Юра, — Я бы тоже щас покайфовал. Да просто хотя бы в кровати нормальной уснуть, понимаешь? А не тут вон, на креслах этих…

— Слыш, внатуре, Костян, чё ты тут тусуешься? Тебе тут дойти-то реально два шага, — спрашивал Аркадий.

Я не знал, что ему ответить. Вернее, знал, но не хотелось рассказывать ему о том, как я боюсь выходить наружу, чтобы пройти те самые два шага, о которых он говорил. Не хотелось потерять лицо перед ними всеми. Хотелось выглядеть чуть круче, чем я есть на самом деле.

— Да ну его, — отвечал я, — Чё дома одному сидеть, с ума сойти можно. Тут хоть есть, с кем поболтать, да и… И реально же полезное дело делаем.

— Ну ехал бы к девчонке своей, раз надо кого-то для «поболтать». С девчонкой оно даже и получше будет, хе-хе, если понимаешь, о чём я. Нафиг тут, с какими-то левыми типами тусить?

— Я водить не умею. Да и машину я где возьму? Угоню?

— Угони конечно! А водить по ходу научишься. Ты ж мужик типа, как этот… Как рыцарь, понял, да? На коне. Взял да поехал, чё спрашивать-то?