Лерка снова усмехнулась:
— Не помер. И красавчик, и богатенький, понял? Они с твоей Маринкой такие делишки проворачивали! Я на суде была, знаю…
Санек испугался:
— Так че, он сидит? Во дает! — Ему и огорчительно это стало, и вместе с тем как-то неизвестный сын стал ближе: тоже вот сидит…
Лерка сказала:
— Не знаю, сидит ли, нет… Но думаю, нет. Наташка его откуда хочешь вытащит!
Санек просто глаза лупил и снова спросил:
— Значит, она все ж таки его признала, сына-то?
Лерка как-то ехидно ответила:
— Признала, признала, еще как признала! Якшаются они все вместе: и Марья, которая его усыновила, и Наташка, и все там…
— Кто еще все-то? — спросил Санек.
— Ладно, Санек, потом эти россказни, не к спеху. Главное вот что: ты — отец, родной, Наташка, как ни кобенится, а признать это должна. Но с ней ладно, пока. Есть вторая мамаша. Стервоза жуткая, мы ее с Маринкой…
Тут Лерка прикусила язычок, незачем Саньку это знать.
— В общем, стерва. Но Сандрика она твоего не то что любит — обожает. Вот ты и придешь и скажешь, что, мол, так и так, ты — отец и хотел бы сына увидеть и с ним поговорить хоть раз в жизни. Что, мол, тебя обманывали — вали все на Маринку, ничего, она простит, и что теперь ты все узнал, откуда, — не говори, узнал, и все тут. Марья замельтешит, хоть и стерва. Старая уже, нервишки не те, а потом — как она может отцу родному отказать? Но отказать она захочет, ты еще прикинешься как надо, я тебя и научу, и тогда пусть деньгу гонит, ни фига, не обеднеет, вон ее Сандрик сколько добра нагреб! Денежки она выдаст, это точно.
— Дак деньги что! — завопил вдруг Санек. — Я сына хочу видеть! Понимала бы ты чего!
— Увидишь, — сурово сказала Лерка, — не спеши! Сначала бабку потрясем, а потом узнаем у нее, где сынок, и туда отправимся… И тогда уж ты из сыночка потянешь, потому что он не захочет огласки, он-то ведь не знает, кто его папаша.
Лерка захихикала, и Саньку вдруг стало обидно до слез, как будто если кто узнает, что он — отец этого самого Сандрика, так сразу же и смеяться станет.
— А что, я хуже других? Че ты ржешь, паскуда!
— Я же еще и паскуда! Ему все рассказала, на пальцах разложила, а он обзывается!
Санек засопел, набычился, но промолчал, а потом примирительно сказал: