– Как? Почему? – вздыхает мама, оседая на пол вместе со злосчастной кастрюлькой.

– Только не начинай, – морщится отец. – Мы уже все решили…

– Кто мы? – охает она, сидя на полу в кухне. И до меня тогда не сразу доходит, что у нее отказали ноги, и она просто не может подняться.

– Я и Альбина, – презрительно бросает отец и, не взяв ничего из вещей, напоследок хлопает дверью.

Я много раз в голове прокручиваю эту сцену. Стараюсь не забыть ни малейшей детали. И каждый раз вспоминаю, как тяну маму.

– Давай, поднимайся! Пожалуйста! – плачу от бессилия.

– Ноги. Я не могу, Любочка. Позвони бабушке, пожалуйста!

Бабушка вызывает скорую, которая, разрезая сиреной засыпающий город, увозит маму прочь от меня.

– Только бы она поправилась, – реву тоненько, уткнувшись в грудь деда. Сильные рабочие руки несмело прижимают меня к себе.

– Все обойдется, Любушка, – шепчет он растерянно. Гладит по голове. Пытается отвлечь от печальных думок какой-то очередной байкой. И мне, шестилетней девчонке, от его чуть хриплого голоса и от знакомого, въевшегося под кожу запаха крепких сигарет на душе становится легче.

– Ты там уснула, что ли? – слышится от двери недовольный голос Тимура. – Сколько можно, Люба? Я тебя жду.

Вздрагиваю, словно меня застали на месте преступления. Сколько времени я так просидела? Десять минут или два часа? Трудно сказать. Смаргивая слезы, без зазрения совести пялюсь на голого Манучарова. Накачанный торс с кубиками, длинные крепкие ноги, широкая грудная клетка.

Да куда там мраморному Аполлону до моего Тима?! Если кто и похож на настоящего древнегреческого бога, так только он!

Ни минуты не сомневаясь, Тимур залезает ко мне в ванну.

– Это какие-то ритуальные омовения? – спрашивает, усмехаясь.

– Никак промыть не могу, – жалуюсь, протягивая сквозь пальцы мокрую блондинистую прядь.

– Давай помогу, – предлагает Тимур и, забрав из моих пальцев головку душа, заговорщицки шепчет. – Ты мне доверяешь?