– Вообще-то сходство можно найти между многими вещами, я думаю, – сухо заметила Гак, втыкая в волосы Сары черепаховую шпильку, украшенную бриллиантами. – Мне кажется, если вы философ, то легко сравните разнообразные явления. Мы все рождаемся и все умираем, а в промежутке все влюбляемся, более или менее согласно с нашей природой, и все мы находим для себя других людей в спутники, смею сказать, и нас находят тоже, своим чередом. Когда вы действительно задумаетесь над жизнью, то вам покажется забавным интерес, который люди находят в ней, потому что все мы едим, спим, разговариваем, работаем, ссоримся, целуемся, и так без конца! Мне смешно читать о людях, которые ищут приключений. Ничего нового не найдешь, даже если будешь терпеливо искать.

– Бывают случайности, – засмеялась Сара.

– Я только что хотела сказать это, – с достоинством возразила Гак.

Она ловко, одним движением, надела на Сару через голову юбку из серебристой ткани с волнами из легкого, как пена, шифона.

– Ты что-то принарядила меня сегодня вечером, не правда ли? – спросила Сара, точно удивляясь этому.

– Вы сказали мне, что будут танцы в опере, а по-моему, в оперу надо надевать что-нибудь особенно изысканное, – с твердостью возразила Гак. – Я уверена, мисс Сара, что вы будете в этом наряде так хороши, как картинка.

Сара на мгновение представила себе, как она выглядит в своем изящном туалете, в парчовых башмачках, шелковых чулках, в платье из нежной, тонкой материи, с венцом блестящих волос на голове и нитями жемчуга, ниспадающими на юбку и мерцающими, словно лучи лунного света.

– Дайте мне бархатный красный плащ, Гак, – сказала она. – Хорошо. Дайте мне перчатки. Я пойду в комнату графа в этом наряде. Во время чтения я могу спустить плащ… Знаете, ведь сегодня чудесный вечер! Заметили ли вы, как ярко сияют огни в эти весенние ночи и как ясно слышны все звуки?..

– Смотрите не простудитесь, миледи, – наклоняясь в открытое окно, настаивала Гак. – Я знаю только одно, что в эти весенние ночи легко можно схватить простуду, как бы ярко ни сияли огни и как бы ясно ни раздавались звуки в ночной тиши. И это факт!

Сара рассмеялась и сейчас же отошла от окна.

– Не сидите долго, милая Гак. Я вернусь, вероятно, очень поздно. Доброй ночи.

– Желаю вам веселиться, – ответила Гак и несколько минут стояла неподвижно и смотрела на удаляющуюся по коридору высокую, стройную фигуру своей госпожи.

Двери в покои, занимаемые хозяином дома, оставались всегда открытыми. Сара отдала такое распоряжение под влиянием странного, чисто детского страха, что Коти может вдруг почувствовать, что он заперт, и страдать от сознания, что он отделен от всех, не будучи в состоянии выразить этого никак.

Когда она прошла через первую комнату и вошла в спальню Коти, то его лакей поднялся со стула, на котором он сидел возле окна. Это был маленького роста, гладко выбритый, опрятный человек. Он обратился к Саре:

– Могу я поговорить с вами, миледи?

– Конечно, Франсуа.

Она прошла в маленькую гостиную, и он последовал за нею, заперев за собой дверь.

Никогда в течение этих двух лет Франсуа не рисковал тем, что Коти может услышать что-нибудь такое, что причинит ему страдание, и никогда в его присутствии не позволял себе даже на одно мгновение выразить на своем лице печаль, уныние или страх; теперь его трогательно преданные, как у собаки, глаза с тревогой смотрели на Сару.

– Доктор не питает никаких надежд на новое лечение? – спросил он.

– Никаких, Франсуа.