Кто-то из молодых пажей не выдержал и нервно захихикал, но быстренько смолк. Смеяться над королем, знаете ли, чревато.
– Доброе утро, сын мой, – на сцену явилась Элеонора Пуату, полностью одетая в любимое розовое сюрко, шапочку с вуалью и подбитый куньим мехом плащ. Жестом отослав придворных дам, королева-мать целеустремленно направилась к Ричарду. – Ваше величество, покоен ли был ваш сон?
Судя по наилюбезнейшему тону матери, Львиное Сердце понял – ночью что-то стряслось. Подавив новый зевок, король куртуазно поклонился Элеоноре и озадаченно воззрился на окружающую местность. Ничего особо страшного не замечалось, а потому Ричард ответил как можно хладнокровнее:
– Почивал весьма благополучно, матушка. А вы? Не привиделся ли гиппотавр?
– Нет, – пресекла ерничество возлюбленного чада Элеонора Аквитанская. – Не привиделся. Мне снилось другое: нападение на ваш лагерь. Танкред показывает зубки, сир, а у вас всего три дня для того, чтобы договориться с королем Сицилии.
– Нападение? – Ричард кулаком протирал глаза, а мессир де Борн предпочел ретироваться обратно в палатку, ибо Элеонора ожгла его взглядом, более приличествовавшему голодному василиску. – Почему меня не разбудили?
– Наверное, – источавшим патоку голоском проворковала королева, – боялись нарушить ваше уединение с мессиром Бертраном де Борном. У вас, видимо, был многоученый диспут о поэзии?
– Надоело! Прекратите, прошу вас! – не то обиженно, не то яростно выкрикнул Ричард. – Сударыня мать моя, мне следует натащить полный шатер шлюх, чтобы вы перестали меня попрекать? Кто-нибудь мне скажет наконец, что произошло? Где Йорк и граф Анжуйский?
– Возле стен города, – несмело заикнулся один из пажей. – Готовят новую атаку. А ночью…
– Что произошло ночью, вам объяснят эти дворяне, – Элеонора взглядом приказала юному оруженосцу умолкнуть, и повела ладонью, подзывая Мишеля с Гунтером. – Только благодаря им вы, мессир сын мой, могли благополучно созерцать сны.
Церемония представления оказалась короткой и деловой. Непременное преклонение колена, рыцарь с германцем быстро назвали имена и замолчали, предоставляя право говорить хитрющей королеве-матери. Интересно, что такого она придумала?
Еще не до конца проснувшийся Ричард озадаченно рассматривал сэра Мишеля. Он определенно где-то встречал этого шевалье, но никак не мог вспомнить, где именно – быстрому соображению мешали невыветрившиеся с вечера винные пары. Молодой Фармер, наоборот, все отлично помнил, однако подсказывать Ричарду отнюдь не собирался, благо обстоятельства их встречи говорили отнюдь не в пользу Мишеля. Именно сын барона де Фармер поздним осенним вечером 1188 года заставил Львиное Сердце, тогда еще принца, отступить – Ричард в одиночку погнался за маленьким отрядом, сопровождавшим больного короля Генриха II, но достичь своей цели не сумел. Некий совсем молодой норманн из свиты Старого Гарри загородил принцу дорогу, а когда тот отказался от поединка, ранил коня.
– Мы с вами знакомы, шевалье? – хмурясь, вопросил король, чья память никак не желала возрождаться из похмельного праха.
– Да, ваше величество, некоторым образом. Я воевал с вами в Нормандии и участвовал в сражении при Верн-д"Анжу, когда была обращена в бегство армия Генриха.
Сэр Мишель говорил истинную правду – по неразумной молодости (если быть справедливым, этот этап жизни он до сих пор не миновал) Фармер еще оруженосцем вступил в войско принцев, много месяцев сражался против прежнего короля, но, получив рану копьем в левый бок, отправился домой, прибившись по дороге к эскорту Старого Гарри. Правда – она правда и есть, единственно, чуточку неполная.
– А-а, – довольно протянул Ричард. – Очень рад, что вы, сударь, тогда стояли за справедливость.
«Видел я твою справедливость, – сохраняя бесстрастное лицо, подумал Фармер. – Особенно когда ты и Филипп-Август вынуждали несчастного старика подписать договор о передаче земель короны в пользу Франции».
Заговорила Элеонора, не выпускавшая инициативу из своих рук. Королева поведала, расписывая пейзаж яркими красками, о ночном нападении сицилийцев, панике в лагере, вероломстве Танкреда и добавила от себя несколько дополнительных штрихов – оказывается, какой-то сумасшедший сицилиец прорвался аж до королевских палаток и едва не убил вышедшую подышать ночным воздухом Элеонору. Если бы не эти два доблестных шевалье, вы, сударь, остались бы сиротой!
Судя по выражению лица Ричарда, он бы ничуть не возражал против такого оборота дел, но, когда королева-мать в самых превосходных формулах отозвалась о благородстве, самопожертвовании и преданности двух нормандцев, случайно оказавшихся возле ее шатра, король начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу. Во-первых, ему надоело слушать высокий слог Элеоноры, во-вторых, после долгой ночи и вчерашнего вина хотелось прогуляться по своим делам. На несообразности в рассказе королевы Ричард внимания не обратил – это как, интересно, двое никому не известных господ «случайно оказались» за цепью гвардейской охраны, а уж тем более каким образом сюда прорвался сицилиец? Пажи и оруженосцы, окружившие Ричарда, догадывались, что королева-мать, мягко говоря, слегка приукрашивает подробности ночного нападения, но молчали – возражать даме, тем более матушке венценосца? Ищи дурака!
– Я вам благодарен, господа, – вздохнул Ричард и громко позвал: – Бертран!