Телевизор изрядно шипел, но слова были различимы. Возле палатки, которая была у нас типа «ленкомнаты», тарахтел дизельгенератор, от которого запитывались телек, аккумуляторы и лампочка, тускло освещавшая импровизированную комнату для досуга личного состава. Наш замполит батальона капитан Карцев вместо политинформации устроил просмотр новостей. А то совсем одичали. Тем более, что война войной, но занятия по общегосударственной и боевой подготовке никто не отменял. Политическому вождю самому «впадлу» было проводить с нами информирование, да и телек он одолжил у штабистов только на час. Я реально не завидовал Сане Гурко (нашему «политическому» роты). Карцев его все время дрюкал за подшивки газет, полевую «ленкомнату», планы-конспекты занятий у него и нашего обожаемого личного состава. Если учесть, что постоянного места дислокации нет, живем все время «на чемоданах», а газеты мы редко видим (в сортир-то с репродуктором не пойдешь), то и претензии были дурацкими. Тем более, что Гурко считал, что вместо этого ненужного хлама (полевой «ленкомнаты» тобишь) он лучше в десант БМПшки лишний ящик патронов закинет. Сколько раз на переформировании усаживали роту по вечерам, ставили на тумбочку раму от телевизора и смотрели фильмы: «Тайна черного экрана» или «Закат солнца вручную». Этот огрызок телека специально с собой возили КШМке батальона. По распорядку дня положен просмотр теленовостей — на вот, вам, смотрите. А уж тут можно или просто посидеть-побездельничать, письма написать или с корешами побакланить. Недавно Нестеров провел строевой смотр. Проверяли наличие документов, иголок с нитками, расчесок и носовых платков. Вот тут и стало очень интересно: у всех ничего из перечисленного не было, кроме документов. Да и где возьмешь? Расческа мне была совершенно не нужна, так как, наученный горьким опытом долгого сидения в окопах — вши, однако. Поэтому приходилось брить волосы везде. Многие делали также, за что неоднократно получали разносы от командования. Но так было гигиеничнее. Тем не менее, старшина где-то надыбал и расчески, и иголки, и нитки. Потом нашу бригаду должен был посетить командующий СОРа вице-адмирал Масорин — по совместительству еще и Командующий Черномоским флотом. И тут «маразм крепчал»! По приказу сверху начали выкладывать камнями пешеходные дорожки, посыпать песочком. Потом кому-то желтая жидкость в голову ударила и приказали камешки побелить. Сверху побеленные камешки вдоль дорожек — прекрасные целеуказатели наших землянок и палаток для амерских летунов. Пока не увидел это дело Мамчур, который построил своих замов и, как говорится, «уыиграл все стадо». Очень хотелось на передовую.

Тем не менее, просмотр продолжался и на другом канале тоже показывали новости. Диктор нам поведал: «На Украине американцы и их сателлиты захватили почти всю Одесскую, Николаевскую, Черновицкую, и Закарпатскую области, частично Кировоградскую. В Крыму натовцев задержали на Чонгарском полуострове, в районе Ишуни под Красноперекопском с севера и Чернышово-Первомайское — Островское — Родное — на юге. Остатки тридцать второго украинского армейского корпуса, приданных ему соединений береговой обороны и частей Черноморского флота воюют в окружении и их снабжают через Азовское море на рыбацких шаландах. Американские средства массовой информации трубили во время начала войны, что США закончит кампанию со странами СНГ в течении двух недель, но их планы сразу нарушились. Они не рассчитывали на всеобщий патриотический подъем населения, а также на то, что славянские солдаты будут вгрызаться в землю и стоять насмерть, до последнего патрона. А потом, еще подпустив по ближе пендосов, подрываться на последней гранате. Натовцы несли большие потери, но и наши войска истекали кровью. Американская военная машина, которая не имела поражений в последних войнах, на славянах начала очень сильно пробуксовывать.»

Севастополь оставался единственным клочком крымской земли, который не был захвачен американцами, кроме части северного Крыма. Уже был конец апреля. Дороги развезло. В окопах было по колено воды. Раненые падали на дно траншей и тонули в скопившейся воде. Те, кто еще был на ногах, страдали от недостатка пищи, фурункулов от плохого питания, сырости и грязи. Ноги все время были мокрыми, а просушить портянки и берцы не было никакой возможности — огонь-то разводить нельзя.

После очередного двухнедельного отдыха в тылу и доукомплектования нас снова перебросили в район железнодорожной станции Сирень. За март месяц я три раза уже успел побывать на передовой под Балаклавой, возле Штурмового и Оборонного. Бог миловал остался целым и невредимым, но на семьдесят процентов поменялся личный состав взвода. Из «старых» остались только Пегриков и еще несколько солдат. А остальные либо погибли, либо ранило, и мы их отправили в тыл. Все реже стал вспоминать об Оксане, — не было времени и сил о чем — либо задумываться. Все время голова занята была другими мыслями, например: поспать лишний часок, обеспечить всем необходимым свое «кодло» и при этом «на кукан» начальству не попасть. Не знаю, наверное, сознательно себя так изматывал, так как в последнее время спал без снов. В роте тоже многое что изменилось: Нестеров ушел комбатом на наш батальон, замполит роты — старший лейтенант Гурко Саня стал командиром вместо Нестерова, погибли два командира взвода. На войне не так остро воспринимаешь потери, — это как констатация фактов. Был человек, делился с ним куревом, жратвой, бухлом, а тут на тебе — шлеп, и нету человека. Ну, ничего! Другого пришлют. Ты их уже начинаешь воспринимать не как сослуживцев, а больше как пассажиров поезда в твоем купе. Причем ты едешь от начальной и до конечной остановки, а эти попутчики сходят раньше. Ты успеваешь с ними познакомиться, поговорить «за жисть», даже сбрызнуть знакомство и в один определенный момент человеку «приходится выходить». Поэтому не особо привязываешься и не жалеешь, когда они все уходят. Наверное так легче, не знаю.

Перед последним выездом на передовую, на отдыхе, я получил письмо. Мы находились в районе Казачей бухты. Письмо было от некой Пименовой Елены. И номер полевой почты был Штаба СОРа. Разорвал конверт, в нем был лист школьной тетрадки, исписанный аккуратным женским почерком. Развернул письмо и прочел:

«Здравствуй, Володя! Ты, конечно же, будешь очень удивлен, читая это письмо. А также хочу извиниться за то, что обращаюсь к тебе на «ты». Наверное, сейчас лихорадочно вспоминаешь кто я такая. Ну, так вот, не напрягай свои и без того усталые мозги. Меня зовут Леной. Ты меня призывал на службу почти полтора года назад. И мы с тобой в последний раз виделись в управлении кадров. Вспомнил? Ну, наконец-то. В последнюю нашу встречу, ты был явно не в духе. Видимо, хотел показаться более грубым и жестким, чем есть на самом деле. Я это знаю и чувствую. Не буду допытываться, что у тебя случилось. Если захочешь — расскажешь. Знаю тебе трудно, и бывает, нет времени на то, чтобы поесть. Но если ты черканешь пару строчек буду не против. А еще лучше, если мы как-нибудь встретимся. Если не хочешь, я тебя не осуждаю. На всякий случай даю тебе номер моего телефона… можешь по нему позвонить прямо на КПП. Главное — бей побольше этих американских гадов. Я в тебя верю, на тебя надеюсь. Верю в то, что у тебя не дрогнет рука против этих сволочей. Воюй солдат!

С уважением, Пименова Лена!»

Прочитал письмо и положил его в набедренный карман камуфляжа. Попытался вспомнить ее внешность, но быстро отогнал эти мысли. И, тем более, что нужно было накрутить хвоста мехводам, чтобы техника была готова к выходу на задачу, запасаться боеприпасами, продовольствием и медикаментами. И еще кучу мелочей, без которого наш маленький армейский коллектив не мог нормально выполнять свой долг. Я ей так и не ответил — уехал на передовую.

Когда мы прибыли на станцию Сирень, вместо ожидаемого занятия позиций, нас расположили в лесу в трех километрах от переднего края. Рядом с нами стояли танкисты и реактивная артиллерия — полк артиллерийского прорыва. Ожидалось контрнаступление на нашем участке с целью захватить Железнодорожное и ударом на юг соединиться с параллельно наступающей в двадцати километрах южнее 4-й китайской механизированной дивизией тем самым взять в «котел» американскую морпеховскую дивизию, танковый полк, а потом их уничтожить.

Прибыли на место около 03.00, а наступление запланировано в 04.00. Спрыгнув с брони, крикнул Пегрикову, чтобы никто никуда не разбегался. А сам побежал к Гурко за задачей. Когда уже был у командирской БРДМ, ротный еще не вернулся от комбата. Минут через двадцать он пришел, я перенес на свою карту «яйца» задачи и отправился ко взводу.

Минут через двадцать заревели «грады» и заухала гаубичная артиллерия. Вслед за артиллерией «заработали» вертушки и фронтовые «Грачи», которые пролетели над нами и начали обрабатывать по квадратам американские позиции. Сигналом к атаке был сигнал «Аванпост-600», который должен был прийти по рации. Пока работала артиллерия и армейская авиация, нас не трогали. Я стоял возле БМП, затягиваясь едким дымом «Примы» без фильтра, ждал сигнала. Из десанта парами выползали бойцы, чтобы перекурить. С места, где стояла «бэшка», хорошо были видны позиции американцев. Там стоял кромешный ад разрывов. Амеров обрабатывали около двух часов. Через час сорок минут после начала артиллерийско-авиационного налета высунулся из командирского люка радист и сказал, что пришел сигнал. Я крикнул: «По коням!» И тут же взревела БМП, заскочил на броню и залез внутрь. Захлопнулись задние люки десанта, проверив наличие народа, бэшка с прогазовкой стартанула. Дальше все видел в тримплекса. В эфире стоял отборный мат. Когда перестроились в боевой порядок увидел, что впереди нас на полной скорости идут танкисты. До позиций американцев оставалось около двухсот метров. Пендосы немного опомнились и начали огрызаться огнем. Выбрал целью пятнистый «Хаммер» с крупнокалиберным пулеметом на крыше, приказал наводчику целить в него. «Огонь!» — крикнул я, наводчик крикнул в ответ: «Выстрел!» и прогремел выстрел 73-миллиметровой пушки. В триплекс увидел, что от машины остался горящий остов, а рядом катались в пыли фигуры в огне. Стрелок быстро развернул башню и курсовиком добил подпаленных пендосов. Мы неслись на бешеной скорости в двухстах метрах от танкистов. Довольно-таки изрядно подбрасывало на ухабах. Оно и понятно, нам надо поскорее смешаться с амерскими позициями, чтобы авиация противника при случае не смогла отработать по нам. Атака захлебнулась на втором эшелоне американской обороны, когда прилетели тяжелые вертолеты «Апачи» и заговорила американская артиллерия. Вот ведь уроды! Почти ювелирно мочат! Танки начали разворачиваться, ведя огонь из башенных пулеметов по вертолетам, но толку никакого — танки один за одним вспыхивали. В эфире стояли крики и мат теперь уже танкистов. Было очень страшно слушать в эфире сгоравших заживо людей. Прилетела вторая волна нашей фронтовой авиации — СУ-27 и начали уничтожать вертушки американцев. Постепенно воздушный бой переместился на десяток километров севернее. Но американцы успели подтянуть свои танки и румынскую пехоту. Начался танковый бой при Сирени. Со стороны американцев участвовало около тридцати танков, а с нашей стороны — двадцать пять. Российская техника уже была построена в боевой порядок, в то время как американцы только начали выстраиваться. И местность противнику не позволяла нормально организоваться — они были зажаты между двумя почти отвесными яйлами. Наши танкисты не замедлили воспользоваться этим обстоятельством и относительно точным ракетно-артиллерийским ударом подожгли три танка. И при поддержке наших САУ и «Акаций» ринулись на предельной скорости в бой. Американцы не растерялись и ответили уже относительно дружным огнем. Русские танкачи, несмотря на то, что их подбивали, не покидали свои машины — направляли их на таран вражеских танков. Мы, тем временем успели выйти в правый фланг и по более пологому участку местности встретились лицом к лицу с позициями румынской пехоты, полк которой оборонял высоту 123,2. Началась артиллерийская дуэль из бортовых пушек БМП. Потом поступил сигнал о высадке десанта. Я как командир взвода не мог оставаться внутри БМП и выскочил с автоматом наперевес и, крича «Ёб вашу мать! Вперед уроды!», бил вслепую короткими очередями из автомата, побежал впереди солдат, увлекая за собой. Броня замедлила скорость и начала поддерживать огнем наше наступление, гася огневые точки противника. Противно визжали пули, осколки минометных мин и снарядов. Наконец-то мы достигли траншей противника. Бросил во внутрь траншеи «лимонку» и после разрыва поднялся, перемахнул через бруствер. Пустил очередь налево и очередь направо — побежал влево. И бойцы остальные за мной. Но тут раздался взрыв, и меня отбросило взрывной волной метра на полтора назад, больно ударив боком о стену траншеи. Залег, из блиндажа стреляли из пулемета. Трое из десяти побежавших впереди лежали передо мной мертвыми. У одного из них был подствольник. Схватил его автомат и метнул в сторону стрельбы гранату. После разрыва стало тише. Полежал еще с минуту, собираясь с духом. Потом встал и побежал в блиндаж. Без разговоров лупанул туда пару очередей, потому что был приказ — «Пленных не брать!». Возле разломанного пулемета ПК на сошках валялся труп румынского солдата с оторванной рукой. Больше в блиндаже никого не было. За мной заскочили еще трое, перевели дыхание и пошли дальше. Через час наши овладели первой и второй линией окопов румынского пехотного полка. А еще через полчаса высота 123,2 была полностью взята. Захватчики не ожидали такого натиска с нашей стороны и в беспорядке отступили. Остался на этой высоте 4-й батальон, а мы продолжали развивать наступление. Мои хлопцы успели прибарахлиться за счет трофеев собраных у трупов. В частности и пара лишних пулеметов нам не помешала. К 12.00 уже были в пяти километрах от Железнодорожного. К 16.00 Железнодорожное было в наших руках. Где-то ближе к 17.00 прилетели бомбардировщики и началась «ковровая» бомбардировка поселка. При бомбежке я потерял еще одного убитым и двоих раненными. Развивать наступление дальше не было возможности: не было ни горючего, ни боеприпасов.

Буквально через час американские морские пехотинцы при поддержке авиации и артиллерии начали атаковать с правого и левого флангов. Когда они достигли наших траншей, завязались рукопашные схватки. Никогда не думал, что это страшное зрелище, когда обезумевшие в злобе люди ножами, саперными лопатками и другими подручными средствами пластают друг друга. Боеприпасы были на исходе, чтобы отбить очередную атаку мы использовали нашего «Змея Горыныча» — установку дистанционного разминирования. Это типа небольшого миномета, из которого выстреливается заряд со шнуром, а на него прикреплены заряды тротила. И после выстрела, когда шнур на земле, раздается последовательно серия взрывов, делая проход в минном поле. Так как бэка в машинах мы уже израсходовали, а отбиваться надо чем-то. С фланга направления наступления амеров «запустили змея». Удалось выиграть драгоценные двадцать минут.

Поселок за эту ночь переходил из рук в руки раза три. Утром нам пришлось отступить аж к высоте 123,2. План наступления был сорван. На следующий день прибыла 4-я механизированная бригада 32 армейского корпуса, которая сменила нас на этом участке фронта. Ночью форсированным маршем вернулись в район Сапун-горы. Мы еще в течении месяца торчали там, а после этого вывели в резерв СОРа. Командование решило пополнить нас остатками разбитых полков и снова отправить на передовую. Теперь стояли в районе Карантинной балке на отдыхе. Там я получил письмо от матери Оксанки, которая была в эвакуации где-то в Краснодарском крае. Если честно, не ожидал, что она ответит.

«Здравствуйте, Володя! Я получила Ваше письмо. Ну, что могу сказать? Первое, что испытала — это шок от Вашего письма. До сих пор не могу поверить, что Оксаны больше нет на свете. Война отобрала у меня уже вторую дочь. Настя с мужем эвакуировались из Одессы в последний день перед захватом города. Они утонули вместе с «Константином Ольшанским» после налета авиации.

Я знала, что вы с Оксаной были женаты. Она мне писала. Моя дочь Вас очень любила. И то, что вас поженил военком, в этом ничего смешного нет — война — есть война. И, наверное, если бы не война, вы бы никогда не поженились. Знаю, что вам сейчас не легко. Но нужно жить дальше. Вот, что война творит с людьми — потеряв двух дочерей, я обрела сына. Володя, когда все закончится, приезжайте к нам. Вы главное останьтесь живым, и пишите. Вам здесь будут всегда рады. И в смерти Оксаны себя не вините — вы сделали все, что смогли.

Подпись».

Прочитал письмо еще раз и на душе стало тепло от того, что семья Оксаны меня приняла. Единственно, что причина нас объединившая была печальная — смерть моей жены. И для себя решил, что обязательно приеду к ним. Часа через полтора в землянку зашел Пегриков и доложил, что прибыло пополнение. Вышел за ним на улицу. Погода была просто прекрасная. Даже не верилось, что идет война, что гибнут люди. Только рев техники и канонада напоминали об этом.

Подошел к шеренге, в которой стояло пять человек. Все они были из разгромленной 2-ой мотострелковой бригады 4 российского армейского корпуса Кавказского ВО.

— Ну, что товарищи солдаты, рад приветствовать вас в нашем боевом коллективе. Я ваш командир взвода — младший лейтенант Свешников Владимир Анатольевич. Я так понял, что вы уже не первый день на передовой.

— Да месяц уже, как здесь горбатимся, — сказал кто-то из шеренги.