– Хотелось бы так, – откликнулся лейтенант. – Иначе будет стыдно перед Михаилом Касьяновичем.
Капитана Нечихаева, с недавних пор назначенного на должность куратора от ведомства Александра Христофоровича Бенкендорфа, в войсках знали и уважали. И вовсе не за то, что его расплывчато обозначенные обязанности позволяли манкировать мнением многих генералов… нет, не за это. Гусар Ахтырского полка стал известен как самый молодой георгиевский кавалер еще в далеком восемьсот первом году, прославился в морском сражении у Мальты, отметился в Хивинском походе, да и о славных делах нынешней кампании много писали в газетах. Идеальный пример для подражания!
Заминка, вызванная допросами французских гвардейцев из Бобруйского полка, не повлияла на время отправления десантного корабля. Он не один, и недели две пройдет, пока загрузятся остальные. А то, что все эти дни придется провести в тесном и душном трюме… так от солдат никто и не скрывал предстоящих трудностей. Посидят и не сдохнут, в первый раз, что ли? Тем более русские нагнали сюда неимоверное количество посудин и руководят размещением союзников сами, дабы не давать французским командирам повода к искушению. Какому? Да очень просто – трюм набивается до отказа, а за право подышать свежим воздухом на верхней палубе требуют денег, как и за очередь на подвесную койку.
Русские подобную коммерцию не одобряют или не видят в ней смысла. Скорее всего, второе – денег у солдат все равно нет, и до ближайшей выплаты ровно столько, сколько до английского берега. Там их ждут звонкие франки и шиллинги, если, правда, последние к тому времени будут в ходу. Но и в этом случае обещали поменять по достойному курсу, а кому повезет, то даже на рубли. Лучше бы они, ведь неизвестно, сколько осталось серебра в хваленых шиллингах с чеканным профилем какого-то там по счету Георга.
Но пока тоже неплохо – новое или почти новое обмундирование, кормежка от пуза три раза в день и еженедельно по фунту мяса. Что еще нужно солдату? Разве только веселых девиц, но кто же их на корабль пустит?
Совсем молоденький француз из Бобруйского полка, видимо, думал иначе. Он не стал устраиваться в отведенном ему месте, а бродил по трюму, с виноватым видом приставая к казакам конвоя с какими-то просьбами. Те его не понимали и разводили руками, посылая к вышестоящему начальству незнакомыми, но одинаковыми фразами.
– Чего же ему надобно от нас, Гриша? – урядник Войска Донского с двумя медалями за Хивинский поход на груди вопросительно посмотрел на казака, проявившего интерес к французу.
– Хочет двадцать копеек в долг взять.
– Это зачем же ему?
– Написал письмо домой, вот и хочет отправить. А вот куда, я так и не понял, Василь Прокопьич. Двадцать копеек для письма дорого – наша почта больше пятачка не берет.
– Так спросил бы.
– С моими тремя годами станичной школы только с иноземцами и балакать, – засмеялся казак. – Мы академиев не заканчивали.
– Не скалься! – прикрикнул урядник. – Отведи-ка лучше нехристя к их благородию.
– Никак пожалел убогого?
– Ну и что? Всяко божья тварь, не ефиоп какой.
Григорий вздохнул и пошел к бедолаге, укоризненно бормоча под нос:
– Подведет нас под монастырь эта доброта, Василь Прокопьич, вот ей-богу доведет. Всю жизнь ведь через нее страдаем.
Несмотря на ворчание, в глубине широкой донской души Григорий испытывал к французу какую-то жалость. Низкорослый и худосочный, как и все солдаты нового пополнения, тот смотрелся воробушком на фоне сослуживцев, поглядывающих на сотоварища странными взглядами. Неужели подозревают ябеду? Да тут и подозревать не нужно – ткни в любого, посули теплое место в тылу, и каждый станет с превеликой охотой доносить и шпионить.
– Эй, мусью, ком цу мир! А ля гер, ком а ля гер! Мерде, пардон муа!
Хотя Григорий вывалил только половину запаса иноземных слов, но француз его понял. Несмело улыбнулся и сделал шаг навстречу.