Троцкистское подполье печатало и распространяло среди рабочих прокламации с обращениями и статьями своих лидеров. Троцкисты организовывали и возглавляли забастовки, которыми в то время часто завершался процесс заключения коллективных договоров на заводах.
Начиная с апреля 1928 года Троцкий за семь месяцев отправил из своей ссылки в Алма-Ате 550 телеграмм и 800 писем, получив около тысячи писем и 700 телеграмм (бóльшая часть их была от коллективов). «Деятельность троцкистов все более становилась уже не политической, а откровенно антиправительственной».
Сразу же после депортации Троцкого по всей стране начались массовые аресты оппозиционеров. В одной из троцкистских листовок сообщалось, что только в Москве было арестовано 200 человек. В других листовках назывались имена арестованных рабочих, содержалась информация о голодовке заключенных в Тобольской тюрьме (с летальным исходом).
Требования троцкистов были поддержаны на рабочих собраниях некоторых заводов Москвы и Московской области. И вновь сошлемся на хорошо информированных Колпакиди и Прудникову: «Троцкистское подполье в стране было многочисленно, хорошо организовано и неуловимо. Во главе его стояли старые революционеры с огромным опытом подпольной работы. Именно существование подполья во многом объясняло тот факт, что многие подвергались репрессиям за прошлую принадлежность к троцкистской оппозиции, даже при условии раскаяния и последующей честной работы. Сколько среди них было невиновных, а сколько подпольщиков, мы не узнаем, наверное, никогда».
Такова была судьба очень многих троцкистов. Но не всех. Как-то в конце 20-х в кабинете секретаря ЦК ВКП(б) Л.М. Кагановича раздался телефонный звонок. С Киевского вокзала звонил его давний знакомый по Украине Никита Сергеевич Хрущев. Он пожаловался, что вынужден был уехать в Москву из-за частых напоминаний о его участии в троцкистской оппозиции 1923 и 1924 годов. Он просил Лазаря Моисеевича принять его.
Как позже свидетельствовал Каганович, Хрущев вошел в его кабинет измученный и голодный. Ему принесли из буфета бутерброды. Покончив с ними, Никита Сергеевич изложил свою просьбу: «…Он просил поддержки, – вспоминал Каганович, – для вступления в Промакадемию имени Сталина. «Я, – сказал он, – учился на рабфаке, но не кончил, взяли на партработу, а теперь вот очень хочу доучиться в Промакадемии. Меня могут на экзамене провалить, но я очень прошу Вашей помощи – дать мне льготу, я догоню»… И я, посоветовавшись с товарищами Куйбышевым и Молотовым, позвонил по телефону и просил принять товарища Хрущева в Промакадемию».
Учеба у Никиты Сергеевича шла туго. Он компенсировал это политической активностью. В Промакадемии шла борьба с «правыми», поставившими под свой контроль местную партячейку. А уж в политических сварах отстающий студент чувствовал себя как рыба в воде. Теперь он стал яростным сторонником победившего сталинского большинства. Тогда же он узнал, кто является мужем скромной и молчаливой Нади Аллилуевой. Хорошо играя роль простого рабочего парня, Хрущев сумел расположить Аллилуеву к себе! В один прекрасный вечер она пригласила Никиту Сергеевича в гости. Надин муж был дома. Однокурсник жены ему понравился. Так началась карьера будущего партийного вождя. Хрущев старался чаще бывать в заветной кремлевской квартире. Как писал он в своих мемуарах, в столовой Промакадемии ему постоянно не хватало, «а у Сталина всегда можно было хорошо поесть». Но главной целью Никиты Сергеевича было, конечно, не это. Он старался сделать хорошую карьеру и преуспел в этом.
Наступил трагический 1930 год. В стране начался голод. У многих приближенных к партийному руководству появилась возможность выдвинуться на высокие должности.
До сих пор полностью не выяснены причины многочисленных трагедий, бедствий и несчастий раскулачивания. На ком больше вины? На честных, но малограмотных азартных энтузиастах, кто привык действовать с революционной решительностью и жестокостью? Или на их ловко замаскированных, законспирированных врагах? А может быть, чрезмерно усердствовали партийные карьеристы? Или это были затаившиеся правые и левые оппозиционеры, компрометировавшие сталинцев и желавшие направить против них народный гнев.
Скорее всего, действовало сразу несколько неблагоприятных факторов. Конечно, не снимается вина и с центральных партийных органов, и прежде всего со Сталина. Но ее не следует преувеличивать. В сложившейся критической ситуации в очередной раз надо было из нескольких зол выбирать наименьшее, да так, чтобы не произошла новая гражданская война, а страна в скорейшее время оправилась бы от потрясений и укрепила свою мощь. Эти задачи, надо прямо признать, были выполнены. Последующие события подтвердили верность выбранного пути (главнейшее доказательство – победа в Великой Отечественной войне).
Вполне возможно, что оппозиционеры старались вызвать волну крестьянских восстаний и на ее гребне, свергнув Сталина, захватить власть. Однако утверждать это наверняка трудно.
Фактом является то, что многие из региональных партийных лидеров 1930 года являлись бывшими троцкистами. Тогда они обычно уверяли, что отошли от своих прежних взглядов после кончины В.И. Ленина, в связи с необходимостью партийного единства. Позже некоторые из них раскаивались в своей оппозиционной деятельности… Насколько искренне?
Много среди «примкнувших» к сталинцам было из бывших «правых». Они обычно придерживались более гибкой и ловкой тактики, чем «левые», не оформляли свою фракционность организационно и ограничивались чисто словесным осуждением правоуклонистских лидеров. Среди таких правых выделяется фигура И.М. Варейкиса, человека очень близкого к Бухарину и с 1918 года друга Тухачевского.
Варейкис был «очень крупной величиной в партии, но вел скрытую оппозиционную деятельность против Сталина. Он руководил влиятельной парторганизацией огромной Центрально-Черноземной области, по которой как раз и прокатилась широкая полоса крестьянских восстаний».
Скрытыми «правыми» были и руководители Советской Украины: Г.И. Петровский – «всеукраинский староста», В.Я. Чубарь – председатель Совнаркома УССР и генсек ЦК КП(б)У С.В. Косиор. Последний в 1927–1928 годах вместе с Чубарем и Микояном скрыто поддерживал «правых», либо воздерживаясь от голосования против них, либо предлагая откладывать тяжкие для «правых» решения. Именно за это С.В. Косиор, шедший первоначально круто в гору (заведущий организационно-распределительным отделом, секретарь ЦК ВКП(б), кандидат в члены Политбюро ЦК), поехал в 1928 году на Украину. На его место вернулся в Москву Л.М. Каганович.
Косиор, Чубарь и Петровский обладали на Украине в 1930 году диктаторской властью. Не в этом ли причины страшного украинского голода 1932–1933 годов? Вовсе не обязательно, чтобы они были «врагами народа». Они могли чрезмерно усердствовать и проводить коллективизацию жестокими средствами, поскольку исходили из привычной для них «революционности», не считались с крестьянскими массами и видели в них лишь «человеческий фактор». Не исключено, что излишнее рвение подобных руководителей было вызвано желанием скрыть свои подлинные взгляды… Впрочем, не будем гадать.
Обострившаяся ситуация в деревне вызвала оживление как «левых», так и «правых» оппозиционеров. Росло число сталинцев, качнувшихся в сторону «правых». Были таковые и в Красной Армии. Есть сведения, что к числу их принадлежал Ворошилов, заваленный письмами с жалобами крестьян-красноармейцев. Действительно, ситуация в деревне стала критической и трагической, многие крестьяне переходили от отчаяния к проклятиям и бунтам против советской власти.
Большие сомнения в верности сталинской линии испытывал С.М. Буденный. А ведь буденновцы тогда обладали огромным моральным весом в советском обществе, особенно в деревне. Как отмечал в своем заявлении от 15 декабря 1935 года осужденный за антисоветскую деятельность некий Ливянт, Буденный в 1931 году встречался с Рыковым и находился «в личных близких отношениях с Томским… с которым поддерживал личную связь все годы». В ОГПУ – НКВД имелась информация, что в том же году Буденный был у Рыкова и выражал ему свое сочувствие. Буденный много говорил Рыкову о недовольстве крестьян коллективизацией и в конце разговора заявил: «Прикажи, Алексей Иванович, и я тебя поддержу – на Дону и Кубани мои ребята только и ждут моего приказа садиться на лошадей. Я, знаешь, человек военный».
Из показаний арестованного в 1937 году командарма 2-го ранга А.И. Седякина о выступлении Семена Михайловича против раскулачивания: «Я, Буденный, казаков белых, конечно, бил, но я против того, чтобы их разорять…»
Много зависело тогда и от В.К. Блюхера. «Товарищ Блюхер, даешь отпор!» – пели тогда красноармейцы на марше.