– Я должен был выполнить задание.
– Впредь не совершай таких ошибок, хотя поступок твой и достоин уважения. В следующий раз ты будешь с Нуичем на равных. А я не могу поднять руку на односельчанина.
– Но я слышал, как ты грозился, что…
– Ты слышишь много разных глупостей. Помолчи. Он совершил роковую ошибку, посчитав, что ты сравняешься с ним только через десять лет. На нашем уровне такие ошибки даром не проходят.
– А если он вернется раньше, чем через пять лет?
– Мы отступим. Время играет на нас. Зачем лишать себя преимущества?
– Хорошо, папочка, – ответил Римо и спросил:
– Ты говорил, что когда-нибудь я, белый человек и не кореец, смогу занять место Мастера Синанджу. Это правда?
– Нет, конечно, – ответил Чиун. – Это была просто песня, чтобы ободрить тебя.
– Я не верю тебе, – сказал Римо.
– Замолчи! Ты только что из-за собственной глупости чуть было не уничтожил плоды моих десятилетних трудов.
Римо помолчал и, скривившись, от боли поднялся на ноги.
– Это хорошо, что тебе больно, – сказал Чиун. – Боль – прекрасный учитель. Тело запоминает все, даже то, что не фиксируется в сознании. Пусть боль поможет тебе запомнить: никогда не торопись. Время – или твой союзник, или твой противник.
– Папочка, я должен еще закончить кое-какие дела.
– Хорошо, только побыстрее. Рубашка, даже если завязывал ее я, – не самая лучшая в мире повязка.
Глава семнадцатая
Римо поднялся на трибуну большого зала нового здания на Нуич-стрит. Толпа восторженно взревела, и он, чтобы хоть немного утихомирить присутствующих, помахал здоровой рукой над головой. Вопли не утихали. Римо улыбался телекамерам, фотоаппаратам и, конечно, залу.
Под новой рубашкой и пиджаком все еще была импровизированная повязка Чиуна. Резкая пульсирующая боль не утихала, но Римо улыбался. Он улыбался трем президентам братских профсоюзов, сидящим в президиуме. Он улыбался министру труда, знакомым делегатам съезда и Эйбу-Ломику Бладнеру, который вопил громче всех в зале.
Помещение было меньше, чем зал, в котором прошла первая часть съезда, но вполне помещало всех делегатов. На втором ярусе балкона даже было несколько свободных мест.
Римо придвинулся к микрофону. Шум поутих.