Глава 1

Жаркий южный день догорал над разграбленным храмом. Солнце, яростное в зените, сейчас просто ласково грело, а не давило беспощадным потоком своих лучей. Его розовато-золотистый тяжелый шар задумчиво висел над горизонтом, приветствуя бледную луну на другом краю пустыни, такую же огромную, но воздушно-невесомую и обещавшую желанную прохладу. Мягкий, еле ощутимый вечерний ветерок задумчиво перекатывал песчинки, сплетая их шорох в вечную, заунывно-тягучую песню Азии, песню и музыку бесконечных дорог, песню-обещание, которое никогда не сбудется…

Я сидел на вершине бархана и прощался с пустыней. Она безропотно отдала мне то, что долго хранила в секрете от людей. Отдала спокойно и безразлично, как отдает тот, кто уверен, что отданное к нему все равно вернется. И не имеет значения, когда, через тысячу лет или завтра. У пустыни свой отсчет времени…

Прямо передо мной виднелись полузасыпанные древние руины. Если не вглядываться и не знать, что здесь когда-то стояло святилище, то можно спокойно пройти мимо и не обратить внимания на несколько рыже-красных камней, прокаленных солнцем. Мало ли таких камней в пустыне, то появляющихся, то заносимых песком под неудержимым напором ветра. Но храм был. На вопрос, кто и когда его построил, пустыня промолчит. Затерялись в песках и во времени следы тех, кто пришел сюда еще за тысячи лет до фаланг Александра Двурогого. Никто теперь не объяснит и не расскажет, зачем построили древние строители на краю их ойкумены этот небольшой храм Индры-разящего. Уже никто. Кроме меня. Но и я буду молчать.

Грабили мы спокойно, методично и по науке, если к ограблению храма можно подходить с организационной и научной точки зрения. Для защиты от нежелательных посетителей развернули аппаратуру внешнего наблюдения, установили сканеры и датчики движения, выставили скрытые посты в узловых точках периметра охраны, оборудовали центр связи. В расчёте на длительную работу я назначил график дежурств, выдал охране документы, что они охраняют раскопки с ограниченным правом доступа на охраняемый объект, и, взяв с собой всё необходимое, со свободной частью моей группы двинулся откапывать песок в том месте, где должны быть ворота в храм. Копия рисунка внешнего вида храма у меня была, и ворота мы нашли почти сразу. К моему удивлению (и радости), неприятных сюрпризов в храме не было, и закончили мы за два дня. Вернее, закончили мои люди. Мне после первого дня делать было нечего, да и получил я свое. Ни ловушек, ни уводящих в лабиринт ходов. Сразу за входом располагалась анфилада из трех больших комнат, которая заканчивалась круглым залом. В зале — вырезанные прямо в камне четыре ниши, расположенные по сторонам света, и алтарь в центре с изваянием четырехрукого бога. Все из красного гранита. Гранита цвета крови, цвета Индры. И золото. Много золота. Но вся эта золотая мишура меня не интересовала. Моей целью была небольшая, покрытая патиной времени серебряная шкатулка, которая лежала у ног статуи грозно хмурящегося древнего божества.

Сейчас эта шкатулка находилась рядом со мной. Я в который раз взял её в руки и начал рассматривать. Простота завершённости, изящество простоты. И надпись санскритом на крышке — «Бойся». Рядом с надписью — вырезанное углубление в виде ладони человека. Шкатулка манила, звала, предлагала положить руку на крышку. Она искушала. Но все после. Сейчас пора уезжать. Все оборудование уже разобрано и погружено во внедорожники. Добытое неправедным трудом надежно спрятано от нескромных взглядов, график движения для таких ситуаций давно разработан. Ждут только меня. Впрочем, народ я подобрал терпеливый и молчаливый. Видавший виды народ. Мальчики-гвозди. У многих руки по локоть в… гм. В общем, народ битый-перебитый. Отбирал я их в свою команду долго и тщательно. Для них есть такое понятие, как «честный авантюрист с куражом». Они будут щепетильны в своей порядочности и честности даже в самых незначительных мелочах, пока ты будешь с ними так же щепетилен и честен. Такие жили по принципу: «Веру — царю, жизнь — Отечеству, честь — никому». Но как только ты перейдешь грань порядочности, то их отношение к тебе станет самым беспринципным и беспощадным. Принадлежность к команде для них зачастую важнее принадлежности к семье. Все когда-то служили, но стали ненужными после распада некогда великого государства. Да и плачу я им хорошо. Очень хорошо. После этой экспедиции многие из них могут уйти на покой и жить безбедно, доживая отпущенные годы, путешествуя по миру и мало в чём себе отказывая. Зато уверен я в них на сто процентов.

Мои размышления нарушил Фарид Искандеров, отвечавший за сборы. Он тихо подошел сзади и встал за спиной.

— Прощаетесь с пустыней, Андрей Егорович?

— Да, Фарид, прощаюсь. Красиво здесь… Даже уезжать жалко.

— Понимаю, но у нас все готово, ждем только вас.

— Еще пара минут, и я иду.

— Не буду мешать.

И он так же тихо исчез, как и появился. А я вспомнил, как мы первый раз с ним встретились.