– Значит, говоришь, Мурр-ман… Дай папиросу.
Другой отвечал:
– Памир.
Оба хохотали.
Бредовая россия плюс товарищ Точный
По вечерам на улицах еще постреливали. Днем проходили процессии с красными знаменами, звучали слова о национализации крупных предприятий, о незыблемости хлебной монополии, о порядке выполнения Брестского мира.
Но в маленьком особняке по одному из мертвых переулков, зажатых между Пречистенкой и Арбатом, этих слов не слышали. Окна особняка смотрели тускло. Внутри особняк был уже зажат мертвой хваткой истории. В распоряжении вдовы тайного советника и ее сына, лицеиста, владевших особняком, остались теперь только две комнаты.
Сквозь тусклые стекла совершенно не видно было огромную разутую Россию, готовившуюся преломить последний кусок хлеба, в твердой решимости не отдать с бою завоеванные земли и фабрики. Ничего этого в особняке не знали. Зато пересыпали ежеминутно:
– Немцы.
– Англичане.
– Японцы.
– Американцы.
Даже:
– Турки.
Расстояниями совершенно не считались.
– Японцы подошли к Уралу!
– Англичане идут из Туркестана!
Все это преломлялось к тому же в ссылках на каких-то прозорливых старушек и какого-то всеми на Арбате чтимого Матвеича, на точные предсказания о дне и часе восстановления русской монархии.
Вторым – и главным – следствием широчайших планов являлось: тоскливое – ничего неделание на продаваемые кольца, брошки, серебро, золото и морфий и кокаин.
Сырое, но еще по-зимнему снежное, мартовское утро. Лицеист, чистенький, но уже без прежнего шика, растянулся в кресле. Рядом раскинулась огромная – от Мурмана до Памира – карта того, что вчера называлось Российской империей, сегодня же являлось беспорядочным стадом рождающихся коммун и республик.