— Я вам сейчас дам, милые! — закричал я, и лошади откликнулись ржанием и стуком копыт. — Я с тебя, поганца, сейчас шкуру спущу! Нашел время черте чем заниматься!

— Хозяин! — взвизгнул парнишка. — Бежим!

Однако бежать им было некуда. Передо мной предстало два белеющих в темноте тела. Одно было мужское, другое, соответственно, женское.

— Боярин! — закричало то, что было ниже и полнее. — Прости меня, дуру грешную! Не могу я без голубчика Вани!

Вернувшаяся неведомо откуда Аксинья повалилась мне в ноги и попыталась обнять колени. Я отстранился, плюнул и пошел назад в избу. Там ждала встревоженная моим долгим отсутствием Прасковья. Она то ли с голода после овсяной диеты, то ли от волнения съела и вторую краюху хлеба.

— Ну, что? Где он? — воскликнула девушка, когда я вернулся и в сердцах захлопнул за собой дверь.

— Живой, скоро явится, — сердито ответил я. — Нашел свою старую любовь!

— А… — протянула она. О Ваниных сердечных делах Прасковья ничего не знала и не могла понять, почему я такой сердитый. — Тот, — она указала взглядом на перегородку, за которой лежал наш пленник, — ожил и грозится.

— Сейчас посмотрю, — сказал я, взял свечу и пошел проведать старика.

В соседней каморе на лавке никого не оказалось. Я решил, что пленник свалился на пол, посветил, но и там его не было.

Вместо связанного человека на полу валялись куски разрезанных вожжей.

— Прасковья! — закричал я. — Иди сюда!

Девушка тотчас явилась.

— Когда он начал ругаться?

— Сразу же, как ты ушел, — растеряно ответила она, разглядывая все те же перерезанные вожжи. — Никак, сбежал?

— Сбежал, — подтвердил я, поднимая аккуратно перерезанные ремни.

— Убью гаденыша! — не сдержался я, имея виду оруженосца. — Как же это он его обыскивал!

— Прости, хозяин, — проблеял за спиной виноватый голос, — люба мне Аксинья!

— Ты посмотри, что наделал! Ты как его обыскивал, если он сумел все порезать и освободиться?! — опять закричал я.

— Аксинья повинилась, — плачущим голосом ответил он. — Ей некуда идти!