Спринджер сел за руль ее «доджа», а Гейл устроилась на заднем сиденье и включила радио. Бостонская станция передавала концерт музыки-кантри, которая сопровождала ее жизнь с тех пор, как в ней появился Спринджер. Теперь же она казалась Гейл банальной, хотя вроде ничто ее сейчас и не трогало. Она уставилась в окно, без интереса наблюдая за мелькающим пейзажем, но в голове у нее свербили всякие мыслишки.

Наступил один из тех довольно редких в последнее время моментов, когда она мыслила достаточно ясно. Это была короткая трезвая передышка между коктейлями.

Глупо, конечно, прожигать свою жизнь с таким кретином, как Спринджер, — сейчас она это понимала. Ее раздражало, что с ним даже не о чем было поговорить, или скорее всего он просто не хотел беседовать. Целый день он промолчал на этой чертовой яхте, любуясь собой в этом новом купальном тряпье.

На берегу Спринджер нашел какую-то железяку и игрался с нею, пока они не отплыли обратно. Вот и все. Гарри ее тоже раздражал своей жаждой чистенькой безоблачной жизни. А дядя Самнер, с его недоумком Беннетом, которые втемяшили себе в голову, что ее непременно нужно спасать, просто выводили Гейл из себя.

К черту все эти разговоры о «былых временах»! Гарри все время напоминает ей о тех днях, когда в ней кипела жизнь. Например, когда они вместе отправились в Лас-Вегас. Тогда она была совсем юной симпатягой, а Гарри только начинал работать в Нью-Йорке. Или тот дурацкий круиз в Нассау вместе с Гарри, его школьным приятелем и подружкой. Он еще ей напоминал о налете на банк и размышлял, как бы все вышло, если бы у Луи обе руки загорели и они бы не попались из-за этой проклятой перчатки для гольфа. Случайность, так он это назвал, и потом заявил, что, мол, правильно, что их вовремя сцапали.

Гарри все время говорит о себе, и каждый раз одно и то же. Его дурацкие попреки и наставления — к черту! Она будет жить так, как хочет, и только так. Не нуждается она ни в занудном Гарри, ни в придурковатом Спринджере. Всех — к черту!

А что важно? Закончить сценарий, и тогда Блайден сможет продать его. Эта пьеса — единственный выход из опостылевшего мирка.

Гейл считала свое сочинительство оправданием за беспутную жизнь. И все же она пыталась оценить происходящее. Слишком поздно, конечно, но и это уже прогресс. Много раз ей приходила в голову мысль, что нужно вырваться с этого проклятого острова, и всякий раз она напивалась до полусмерти. И потом — зачем одних мужиков менять на других? Что это изменит? Уже давно ничто — ни путешествия, ни новые люди, ни обычные радости бытия — не привлекало Гейл. Даже если она вырвется с острова, то останется лишь поломанным колесом от уехавшей телеги. Ведь все предыдущие попытки вырваться из этого заколдованного круга ни к чему не привели. Пьянка лишила ее решимости.

Только если она завершит свою работу и Блайден продаст пьесу, тогда к ней снова вернется уверенность в своих силах. Тогда она все бросит или во всяком случае хотя бы попытается.

«Чего хочет от нее Гарри? Из чего состоит его игра?» — гадала Гейл. Она раздумывала, не поговорить ли об этом со Спринджером. Но он ничего не понимает или делает вид. Единственное, что его волнует, это секс. А Гарри заботится исключительно о своем весе, и как он все же классно выглядит в плавках.

Гейл хихикнула, вспомнив, как усох его член на берегу, «словно птичка юркнула в свое гнездо между его ногами». Так всегда с ним: «как что против его воли, будто соль высыпали на яйца».

К тому же Гарри решил отращивать усы — кретинское приложение к его обывательским привычкам. А это он называет «стилем». Усы, заштопанные носки и общество анонимных алкоголиков — вот весь его джентльменский набор!

Гейл вспомнила, как Гарри затащил ее на воскресное собрание общества: полнеющие мужики с модными прическами, пышными усами в двубортных пиджаках и, чтобы казаться гигантами, в башмаках на «платформе». Там они толкуют о всякой чепухе, упиваясь своей чистосердечностью и готовностью бросить пить. Спринджер и то ведет себя честнее. Он по крайней мере не пытается никого обмануть своей болтовней. А эти заученно повторяют, что пить — очень плохо и что они заново родились, завязав с алкоголем.

Женщины на этих собраниях и того хуже. За некоторыми исключениями все они — домашние хозяйки или разведенные дуры, которые напивались в своих картонных домиках, вместо того чтобы драить полы, мыть посуду и высаживать на окнах цветочки. И у всех у них, конечно, есть дети — запущенные создания с психическими отклонениями. И вот благодаря обществу анонимных алкоголиков дети получают только хорошие оценки, дома вычищены, остается только найти нового мужа взамен сбежавшего ублюдка…

— Дерьмо! — вслух выругалась Гейл.

У нее никогда не будет детей. Она считает, что нужно давать ордена за аборты. К чему плодить кретинов? Гейл сделала два аборта и никогда не была замужем, считая, что если мужчина задерживается в ее доме дольше недели, от него начинает смердить, как от дохлой рыбы.

Ей никогда не приходилось заботиться об исправности пылесоса, поскольку у Гейл всегда были служанки. Так как она не может «идентифицировать» себя, как они выражаются, с другими дамами из общества, для нее остается единственный выход — найти себе мужика, готового жить по тем меркам, что и она. Ведь он не станет ничего от нее требовать лишнего.

Похожих на себя женщин она в обществе не встречала. Кто из этих дам позировал голой Ричарду Аведону или получал призы на конкурсах красоты на Багамах?

Когда-то Гейл написала рассказ, который напечатали в «Эсквайер». После той публикации ей предложили поехать во Вьетнам и написать серию очерков о медицинских сестрах, работающих там. Из этой затеи ничего не вышло, потому что она сбежала с одним индейцем, которого пригласил сниматься вместе с ним Марлон Брандо. Она добралась с ним до Сан-Франциско, где он бросил ее, заявив, что она его компрометирует. До этого Гейл и в голову не приходило, что индейцы могут быть настолько щепетильны.