– Ах да, ты же не знаешь своего возраста…

– Сейчас, согласно документу, четырнадцать, – вспомнил Кешка.

– У тебя есть документы?! – изумился Аполлон. – Что ж ты раньше-то молчал? Покажи!

– Подожди! – усмехнулся Кешка. – Сейчас сбегаю, принесу. – Он быстро спустился в неосвещенный и неотапливаемый подвал, куда перенес свой тайник, осторожно извлек из мешочка драгоценный листок и, бережно прижимая его к груди, вернулся к Аполлону.

– Вот, – важно сказал Кешка, протягивая Аполлону листок.

Тот удивленно поднял брови, однако, развернул листок и принялся послушно читать. Постепенно лицо Аполлона, человека в общем-то светлого и оптимистичного, ощутимо темнело.

– Вот, значит, как, – сквозь сжатые зубы пробормотал он. – Вот такие, значит, документы. Кто ж тебе их справил-то?

– Алекс. А что? – тревожно-удивленно переспросил Кешка.

– Да ничего. Сволочи! – Аполлон энергично рубанул рукой воздух. – Значит, так. Никакой это не документ, а просто справка, данная, насколько я понимаю, врачом-психиатром. В этой справке сказано, что ты, друг Кеша, существо глубоко и безнадежно умственно-отсталое, а следовательно, ни за какие свои поступки отвечать не можешь. Последнее здесь не сказано, но подразумевается, и оно-то, надо думать, твоих «благодетелей» и интересовало…

– Что значить все это? – ровным, ничего не выражающим, но все же полным угрозы голосом спросил Кешка. Аполлон вздрогнул. Кое-какие навыки бандитского бытия ощутимо просвечивали в Кешке сквозь тонкий слой сквотской богемности. Привыкнуть к этому, да еще в сочетании с собственной кешкиной самобытностью, было весьма трудно.

– Это значит, что что бы ты ни сделал, все спишут на твою психическую невменяемость, болезнь. С другой стороны, такой, с позволения сказать , «документ» фиксирует твою полную зависимость от этого самого Алекса. По крайней мере, психологическую. Алексеев – это в честь него?

– Да, так. Пусть так будет.

Брови Аполлона опять поползли вверх, но от вопроса он удержался. Он знал, как трудно Кешке объяснять движения собственной души.

– Хорошо. Но, в сущности, жить человеку с такой вот справкой унизительно. Тем более, что все это неправда. Никакой психической болезни у тебя нет и в помине. Этот врач просто никогда не видел таких, как ты. Или Алекс на него нажал… Тебе, конечно, нужны настоящие документы…

– Как?

– Не знаю, – Аполлон покачал головой. – Надо подумать.

Кешка завертел головой, видимо ожидая, что Аполлон будет думать прямо сейчас, и прикидывая, куда бы поместиться на это время. И сразу заметил Мишеля Озерова, который, по всей видимости, подошел уже давно, но задумчиво стоял в стороне и ожидал окончания разговора.

– Кешенька, Аполлошенька, – мягко заговорил Мишель, не сразу, но заметив долгожданную паузу. Практически всех знакомых и приятных ему людей (эти множества по большей части совпадали) Мишель называл уменьшительно-ласкательными именами. – У меня там вышла небольшая проблемка с рамочками и гвоздиками. Не будете ли вы так любезны и не согласитесь ли мне помочь? Мне страшно неудобно, я хотел найти Володю, но он куда-то запропастился, я подумал про Кешеньку, но у вас серьезный разговор, я дико извиняюсь…

– Ладно, ладно, – Аполлон приблизился к Мишелю и осторожно постучал художника по плечу, прерывая поток его вежливых излияний. – Пойдем, покажешь, что нужно сделать. – Уже двигаясь вслед за Мишелем, он обернулся к Кешке. – Вот, слышишь, то, о чем мы с тобой говорили. Разные языки. Язык Мишеля, и язык Алекса и ему подобных. Цель второго – запугать, опустить, погасить возможный протест, несогласие, цель первого – никак не обидеть собеседника, выказать ему все возможное уважение, этакая запредельная возвышающая вежливость, иногда в ущерб делу и даже здравому смыслу…

– Аполлошенька, это ты что-то обо мне говоришь? – забеспокоился вдруг шедший впереди Мишель. – Я опять что-то не так сказал?