– Мы принесли магнитофон. И кассеты, – торжествующе сказала Ирка. – Никитка, тащи!

Никитка шустро притащил тот самый загадочный сверток, подключил и наладил магнитофон и по команде Ирки включил какую-то довольно приятную для слуха мелодию.

Напряжение сразу уменьшилось до едва осязаемого, а я отдала должное Иркиной предусмотрительности. Значит, она все-таки по своему позаботилась о Любаше. Вот, магнитофон принесла, хотя никаких танцев у нас на днях рождения не водилось.

Сама Ирка тут же, воспользовавшись случаем, потащила на кухню стопку грязной посуды. Володя неуклюже склонился передо мной. Вадим, естественно, пригласил Любашу, а третий Светкин муж – одну из разведенок. Демократ налил себе пепси-колы и делал вид, что его все это не касается.

Любаша и Вадим хорошо смотрелись вместе. Гармонично подобраны по росту, телосложению и вообще… Она невысокая, хрупкая, единственная из нас всех сохранила девичью фигуру, не оплыла, а наоборот, как бы даже подсохла. В юности Любаша занималась бальными танцами, мы бегали в ДК Газа смотреть ее показательные выступления и весьма небелой завистью завидовали эльфийской грациозности подруги. Сейчас она все еще танцевала заметно лучше остальных. Впрочем, Вадим тоже танцевал неплохо. Не то, что Володя, который уже к середине танца безнадежно оттоптал мне все ноги.

– Еще раз наступишь, Ирке пожалуюсь, – нежно прошептала я в мохнатое Володино ухо. – Скажу, что пока она в кухню ходила, ты себе в пепси-колу перцовки налил…

– Анджа, да ты чего… – шмелем загудел Володя. – Я ж еще перед летом подшился. Я ж теперь ни-ни…

– Ну, ты у нас как подшился, так и расшился, – ухмыльнулась я. – Думаешь, мне Ирка не рассказывала, как ты этот самый «эспераль» стамеской у себя из задницы выковыривал…

– Ну, Анджа, ну ты меня прямо в краску вгоняешь. Я же нечаянно тебе на ноги наступаю, от волнения, в эротическом, можно сказать, смысле…

– Ну вот и я про задницу в эротическом смысле, – хохотнула я. Мы с Володей всегда понимали друг друга, но танцевать с ним было сущим мучением, и, когда танец закончился, я вздохнула с облегчением.

Антонина принесла из комнаты и поставила кассету с моим любимым Джо Дассеном. Володя завис над Любашей (я мимолетно испугалась за ее хрупкость, но потом понадеялась на то, что мастерство всегда выше грубой силы). Вадим, откровенно поколебавшись, пригласил меня.

Если бы он танцевал молча, я, несомненно, получила бы удовольствие. Джо Дассен, три бокала вина, танцевал Вадим действительно хорошо и… Впрочем, мы с Вадимом со стороны смотрелись явно хуже, чем он же с Любашей. Вообще-то он, наверное, был слегка выше меня, но даже небольшие каблуки моих лодочек полностью уравнивали нас, и глаза смотрели прямо в глаза, создавая неизбежную ситуацию поединка. Где-то там в жизни, наверное, все равно, но в танце, особенно медленном и лирическом, женщина должна смотреть на мужчину снизу вверх. Хотя, повторюсь, если бы Вадим молчал, все это не имело бы значения…

Но он говорил. И явно старался произвести на меня впечатление. Это убивало все удовольствие наповал. Он поведал мне, что с детства его увлекали тайны истории. И что мальчишкой он мечтал повторить и превзойти подвиги Хейердала. И что однажды они с приятелем накопили сухарей и решили бежать во Вьетнам помогать вьетнамским патриотам. В последний момент приятель сдрейфил и Вадим бежал один, но его почти сразу же сняли с поезда и сдали сначала вокзальной милиции, а потом родителям. Отец, когда узнал о цели побега, ругать сына не стал, но посоветовал внимательно поразмыслить о том, какую именно пользу хилый, малограмотный, косорукий, не знающий языков Вадим мог бы принести вьетнамским патриотам, сражающимся с американской военщиной.

Не знаю, с какой целью мужчина может рассказывать такое женщине, которую видит в первый раз в жизни. Может быть, он стремится вызвать ее сочувствие и доверие к себе, как-то активизировать ее материнский инстинкт. Может быть, намекает таким образом на то, что под его невзрачной внешностью скрыта тонкая романтичная душа. Может быть, он просто убедился на практике, что такие россказни действуют на восемь из десяти встреченных на дороге женщин. В конце концов, я не психоаналитик и потому могу смело сказать – не знаю. Так же смело я могу утверждать и то, что я сама стала бы рассказывать мужчине о своих детских мечтах, только перейдя с ним все возможные границы душевной и физической близости.

Впрочем, замкнутость в ответ на доверие вызывает негатив, а я к тому же еще и хозяйка дома. Поэтому я быстренько сочинила и рассказала Вадиму историю о том, что в детстве я мечтала стать космонавтом, как Валентина Терешкова, обливалась холодной водой, чтобы закалить свой дух, и вследствие этого часто болела воспалением среднего уха. А однажды даже смастерила космическую ракету из старой водопроводной трубы, карбида, бабушкиного нитроглицерина, магниевых опилок и елочных хлопушек, но она взорвалась прямо на стапелях, и отвалившаяся часть выбила мне передний зуб, поэтому у меня теперь вместо одного переднего зуба коронка, сделанная еще при социализме. И вот ведь, умели делать ничуть не хуже… На этом я решила, что адекватная мера интимности достигнута, и замолчала, предоставив Вадиму самому поддерживать разговор.

Джо Дассен все пел, Вадим немножко подумал и, к моему ужасу, заговорил «об умном». Хуже разговоров «об умном» в нашей образованческой среде могут быть только разговоры «об искусстве».