Дура на млыгину ласку охотно отзывалась, крутила серым, похожим на грязный ершик для чистки бутылок, хвостом, и повиливала тощим задом. Валька и Васька она откровенно боялась, Поляка уважала, а Тимоти и Бояну не доверяла. Полным же и безоговорочным хозяином признавала Кешку, и каждый знак внимания с его стороны встречала бурным и неумеренным восторгом.

Со временем от присутствия Дуры обозначилась даже некая польза. Каждого посетителя она встречала звонким лаем, причем чувствовала его еще на подходе к квартире, безошибочно отличала своих от чужих, и не брехала попусту на тех, кто проходил мимо.

– Какой-никакой, а сторож, – удовлетворенно говорил Млыга, подкидывая Дуре лакомый кусочек прямо со стола (Тимоти этого терпеть не мог и брезгливо поджимал ноги, когда Дура касалась его безволосым боком). – Глядишь, и оборонит от лихого человека. Предупредит, по крайности…

В один из хмурых вымороженных дней, когда никуда не хочется идти, и только оранжевые язычки пламени в печке кажутся родными и приветливыми, Кешка сидел на продавленном диване и смотрел телевизор. У стола Млыга учил Дуру прыгать через палку. Дура виляла хвостом, повизгивала от возбуждения и, обежав палку, в который уже раз съедала приманку прямо из млыгиных пальцев. Кешка посмеивался, но молчал, чтобы попусту не злить Млыгу. Телевизионные передачи казались Кешке не только неинтересными, но и странными. Причем странными именно в той их части, которую он лучше всего понимал. Так, он не уставал поражаться тому, какая плохая память у людей Города. Каждый день по многу раз им приходится говорить, какой пастой чистить зубы, каким мылом мыться и каким порошком стирать белье. Даже он, Кешка, уже давно все запомнил, а красивые чистые женщины на экране все показывают и показывают пестрые коробочки, и говорят голосами, сладкими как мед и липкими, как сосновая смола.

– Почему так? – спрашивал Кешка у Тимоти, признанного интеллектуала каморы.

– А потому, что рассчитано на придурков, вроде тебя, – злобно крысился Тимоти.

– Я запомнил, – ничуть не обидевшись, возражал Кешка.

– Ну значит на тех, кто еще глупее.

Такой оборот Кешке даже льстил.

Как всегда неожиданно, сломанной тенью на пороге воздвигся Алекс.

На Кешку он почти не смотрел, лишь скользнул брезгливым взглядом по лысой спине Дуры и чуть удивленно приподнял брови.

– Ну как Придурок, обжился? – обращаясь к Тимоти, быстро спросил он, едва заметно ответив на приветствие имеющихся в наличии насельников.

– Да вроде бы… – с сомнением протянул Тимоти. Кешка мигом уловил, что сомнение Тимоти фальшивое. Почему-то ему не хочется говорить Алексу правду. Почему? И почувствовал ли это Алекс?

Видимо, почувствовал, слегка пожал плечами и обернулся к Бояну.

– А ты что скажешь, старик? Вспомнил, на кого Придурок похож?

– Нет, Алекс, не вспомнил, память стариковская… А обжился он внятно. Сроду я не видел, чтобы придурки так быстро обживались. Знаешь, мне что иногда кажется, – Боян заговорщицки подмигнул Алексу. – Что Придурок-то поумнее нас всех будет…

– Косит под дурку, что ли? – недоуменно переспросил Алекс.

– Да не то чтобы косит, – Боян явно подбирал слова. – Но уж как-то он очень быстро… вписался…

– Алекс, он же в лесу жил, – перебил старика Тимоти. – А теперь наверстывает, развивается…

Кешка переводил взгляд с одного собеседника на другого, не меняя положения головы. Чем меньше движений, тем меньше нежелательного внимания. Он чувствовал, что Тимоти вроде бы защищает его. Но от кого? От Алекса?