Как быстро проходят годы. Проходит жизнь… Как-то перебирая конспекты в своем письменном столе, наткнулась на связанную пачку писем, Ваших писем… Не скрою, они взволновали меня всю. Это охватившее меня волнение вызвано промелькнувшим передо мной прошлым, как будто таким далеким, но со светлыми надеждами, стремлениями и тяжелыми душевными разочарованиями.

Как нелепо сложилось мое личное… Иван Михайлович, я глубоко виновата перед Вами, оправданий никаких быть не может. Но за девичье безрассудство я справедливо судьбой была жестоко наказана.

Моя жизнь с инженером Яном Гроховицким – неинтересная проза. Мне стало понятным, что любовь, желающая быть только духовной, – становится тенью; если же она лишена духовного начала, то она – пошлость. Я считаю уродством, когда связывают свои жизни люди совершенно разных убеждений, люди, у которых духовные миры каждого в отдельности никогда не придут к одному тесному союзу. Мы на вещи смотрели по-разному. Ведь семейный союз основан не только на физической близости, а главное на духовной. У нас же с Яном не было духовного контакта. А как мне хотелось его участия в моей жизни, в моих переживаниях, мыслях, чаяниях, в учебе! Мне нужно больше понимающее сердце, чем любящее. Я поняла, что совершила ужасную ошибку…

Зачем мне нужно было играть в прятки, обманывать себя и доставлять друг другу неприятности? Может быть, он и хороший по-своему, я оценила его некоторые достоинства, но они не согревали мне душу… Бескорыстно оставив все, я ушла… А самой сколько пришлось перенести страданий с маленьким грудным ребенком… Мне тогда ничего не надо было, только чтобы никогда не видеть его. Беззаботное детство, беспечная светлая пора юности, молодости с ее заманчивыми мечтами остались далеко позади. Итак, я осталась без друга, одинока, никем не понята… Вместо счастья я встретила суровую борьбу с жизнью. Только единственная подушка моя знает, сколько было пролито на нее слез.

Неудачно сложившаяся личная жизнь, моральная подавленность, душевная пустота, разрыв с родителями – все вместе травмировало меня, подорвало мое здоровье. У меня была на почве этого вспышка туберкулеза легких – очаговый процесс. Меня спасли родители. Видимо, жизнь моя нужна для маленькой народившейся малютки. Болезнью я была выбита из колеи. О, сколько было тяжелых минут, когда я чувствовала в этом обширном мире свое бессилие, беспомощность, чувствовала себя каким-то обиженным, слабым, беззащитным ребенком. Да, в эти минуты мне твердо не хотелось жить. И, помню, пыталась принять цианистый калий, но спящая моя крошка сдержала меня от этого черного поступка – оставить ее круглой сиротой. По выздоровлении просила сестру что-то написать Вам обо мне. Но пришло холодное – нет! И последняя еще теплившаяся искорка надежды погасла. Все притупилось, умерло во мне навсегда. Все личное вычеркнуто на всю жизнь, безвозвратно. С этими мыслями без всякой помощи я взяла себя в руки, сама встала твердо на ноги, подняла голову. И решила, что мое личное – в ребенке, в учебе. И так последовали годы упорных, напряженных занятий в госуниверситете, защита дипломной работы, конкурсные вступительные экзамены в аспирантуру, научная работа, общественная работа – все вместе взятое не позволяет мне больше вешать голову.

Передо мной встала колоссальная ответственность за воспитание ребенка и предстоящая защита диссертации. В напряженном, только честном, правдивом труде, переживаниях, тревогах прошли у меня эти 6 лет. От пережитого в мои годы уже стала появляться на висках седина. Как видите, в тяжелые минуты я не устроила себе жизнь, не устроилась под чье-то крылышко, а наоборот, у меня как никогда появилась сила воли пробить себе дорогу самой. Я этого добилась!

Вам, вероятно, не интересна жизнь Лидии Артемьевой, ибо я для Вас стала слишком далекой, но меня удручает, тяготит, болезненно мучает, конечно, другое: мысль о том, что Вы ложно истолковали мое поведение, ошиблись в поспешном выводе обо мне. Дело прошлое, но как Вы были жестоки!

Иван Михайлович, но я же еще не была Вашей фактически… И, быть может, противоположное (не такое оскорбительное, иронически-холодное), а мягкое и дружеское письмо: «…Лидия, опомнись, что ты хочешь делать?!…» – и я беспрекословно вернулась бы к тебе на всю жизнь. Ну что же, не было у Вас ко мне никогда, значит, настоящих, больших чувств.

Лидия.

Адрес: г. Ташкент, почтовое отделение № 29, до востребования. Артемьевой Лидии. 25.04.1952 г.»

На большом сером листе лежал черновик письма дедушки Ивана Михайловича к Лидии, датированный 1952 годом. Начав его читать, Оля сразу поняла, что это было полное письмо Ивана, его мысли, чувства, но отправил он (по-видимому) только то небольшое послание, которое и прислал ей на электронную почту Максим Ремизов.

«Здравствуйте, Лидия Петровна!

Ваше письмо получил. Планировал ответить сразу, но не получилось. Очень много работы в связи со строительством у нас камвольного комбината.

Скажу, что не совсем понял Ваше письмо и в части того, почему это центр ответственности переместился в мою сторону. Прошло несколько дней после получения Вашего письма, и мне стало все более или менее ясно. Напомню, что когда возник вопрос о разводе, я выслал Вам заявление. Потом мне позвонили из нар.суда и попросили зайти по делу. Дело там было наше. Просмотрев его от корки до корки (правда, бегло), интересными показались Ваши первые обоснования причины развода. Я бы, например, никогда в официальные органы не писал этого. Какой я, оказывается, негодяй, или даже и этого мало, к тому же осмелился оскорбить благородных людей?! Что если бы я также приложил письмо Н. Чернова или какой-то Маруси с почты? Было бы совсем оригинально. Посмотрели бы судьи и заседатели, как могут культурные люди писать такую ерунду и несусветную чепуху. Виноват я даже в том, что я старше на 18 лет… Но это я Вам, кстати, всегда говорил. Я должен был написать свое обоснование к разводу и согласие, что и сделал. Нар.судья сказал мне, что это от меня и требуется, остальное – формальность. Ваше последнее заявление в нарсуде я видел. Про Гроховицкого там ничего нет, а это и есть главное основание всему неприятному (во всяком случае) и причина развода. В своих обоснованиях я это упомянул, конечно. Дело ушло обратно в Ташкент во второй участок района, где, вероятно, и слушалось. Мне, безусловно, ясно, что главной причиной всем неприятностям являются Ваши родители. Но ответственность не снимается и с Вас, Лидия Петровна, потому что Вы – умный человек. У Вас недостаточно силы воли. Я и сейчас представляю, как Вы растаяли перед вернувшимся с фронта офицером Гроховицким – вместе с родителями были в восхищении от него: умело пьет, танцует, инженер, друг юношеских дней и прочее. Если Вы пишете правду, что он невнимательно относился к Вам и Вашей преданности ему, то он – подлый человек. Он должен был знать, что Вы пошли для него на всё – забыли свою честь, пошли на измену человеку, который Вас искренне любит, уважает, ничего плохого не позволил Вам сделать, который стал бы беречь свою любимую жену больше самого себя – во всем этом Вы были уверены, но забыли под впечатлением. Представьте, Лидия Петровна, я часто вспоминаю Вас. Знаете, почему? Полюбив впервые настоящей любовью человека – это невозможно никогда забыть. Мне неудобно сейчас писать этого Вам, но дело уже ушло в прошлое.

Лида, Вы сейчас – образованный взрослый человек, симпатичная женщина. Уверен, что жизнь свою сумеете организовать и быть счастливой. Не могу не простить Вам всего того, о чем мне трудно вспоминать, значит, так нужно для жизни. Будьте здоровы и не горюйте на свою судьбу, все будет хорошо. Дело к этому идет!

Во второй части письма, Лидия Петровна, мне хотелось бы поделиться с Вами, как протекает моя жизнь. У меня сейчас хорошая жена, мы любим и уважаем друг друга. У нас есть сын Саша, который связывает нас еще крепче. Работаем на фабрике. На охоту и рыбалку хожу редко, все больше сижу в гараже.

Здоровье пока неплохое. Каждый год ездим отдыхать на юг, правда, не всегда вместе. Этим летом я был в Ялте, жена – в Сочи. В 1952 году ездили в Крым всей семьей на своей машине. Купил телевизор, чтобы Аля не заставляла меня ходить с ней в кино и на спектакли.

Это коротко о своем житье – бытье, если интересно. Знакомый Ваш, Иван Ремизов.

P.S. Если надо мне прислать (или выслать) Вам документы, пишите. Если Вы будете присылать, то напишите, как здравствуют Ваши родители и Женя, Вера, Ваня – интересно все-таки. И.Р.»

Ну, вот перед Олей последнее письмо! Все тайны раскрыты, но был интерес, какой же точкой закончится этот необычный роман. Последнее (тридцать четвертое) послание было написано уже размашистым, но по-прежнему мелким почерком Лидии.