«Да… были времена! Ни один уважающий себя нищий не мог себе позволить плюнуть на мостовую…». Время от времени, пробегая по улицам Москвы, эти слова уже в другом качестве мелькали в сознании Оли. Они несли в себе время, общество и мораль.

«Надо ехать в Стариково, – решила Оля. Старые бумаги и письма в семье не уничтожались. Они стопочками лежали в старой мебели в комнатах, мансарде, террасе и чердаке. – И надо ответить, конечно, неизвестному Максиму, носящему фамилию дедушки и моей мамы.»

Оля задумалась. Обнадеживать, что удастся помочь, не очень сегодня хотелось. Мысли не успели сформироваться и уложиться в голове. Поэтому написала она следующее:

«Добрый день, Максим! Ваше письмо застало меня врасплох. У меня действительно был дедушка, Ремизов Иван Михайлович. Обещаю Вам, что попытаюсь найти и посмотреть бумаги, письма и записи, которые сохранились у нас в семье. С уважением Ольга Андреева».

Письмо улетело по обратному адресу. Не успела Оля подумать и перечитать дважды ею отосланное письмо, как прилетел ответ. Похоже, Максим ждал ее письма:

«Спасибо, Ольга! Буду ждать Ваших сообщений. С уважением Максим Ремизов».

«Ну, вот, поленилась съездить в выходные дни навестить наше «мещанское гнездо» (как иногда называет их загородный домик под Москвой мама), а теперь просто необходимо поехать.»

Быстрые сборы. Два кусочка хлеба, остатки кефира, помидор и два огурца провалились в пустой дамский рюкзак. Остальное, при необходимости, найдется на месте. Оля (больше по привычке) проверила утюг, свет и форточки. Также, не задумываясь, перекрестилась на образок Семистрельной иконы Божьей Матери, который стоял на полочке в коридоре, и решительно вышла из квартиры.

Глава III. ИВАН МИХАЙЛОВИЧ. НАЧАЛО ИЮЛЯ 1945 ГОДА

Солнце еще высоко висело над деревьями, когда грузовая машина, подрагивая, ехала по узкой дороге, покрытой булыжником, через лес. Худощавый, среднего роста, с седыми висками на черных волосах, солдат, с погонами старшины на гимнастерке опирался руками на кабинку машины. Усталое лицо с яркими голубыми глазами вглядывалось в пробегающие вдоль пути деревни, поля и ветки могучих деревьев, склонявшихся близко к кузову машины. Несколько раз он с радостью замечал то шустрого бельчонка, то перебегающую перед ними лисицу. Эту дорогу открыли еще в 1915 году купцы Залогиновы, которые возили по ней сырье для своей фабрики, находившейся тогда еще в мещанской слободе с названием Стариково. Иван мальчишкой бегал встречать важных господ и сановников из Москвы, которые принимали участие в торжествах по случаю открытия этой дороги. Из Стариково лошади тащили по ней возы рулонов шерстяных добротных тканей на склады и в московские магазины. Дорога мало изменилась за тридцать прошедших лет. Все такая же блестящая, она в лучах послеполуденного солнца была похожа на пеструю ленту.

Иван стоял в кузове, подставив лицо ветру. Долгие четыре года он ждал этой минуты возвращения теперь уже в рабочий поселок Стариково, затерявшийся в подмосковных вековых хвойных лесах. Ему сегодня повезло: на железнодорожной станции районного центра, когда, только спрыгнув из вагона, он приметил у платформы знакомый фабричный грузовик «ЗИС-15». Его покупка на фабрике в 1939 году была большим событием. Встречали всем поселком громко и весело, держа в руках изготовленные к этому случаю плакаты. Перевозка готовой продукции до района стала гораздо более удобной. Лошади по-прежнему использовались, но на более коротких расстояниях. Первым фабричным шофером был средний брат Ивана Володя. Он ушел воевать на фронт сразу после объявления войны, оставив дома жену Валю и годовалого сынишку, тоже Володю.

«Эх, Володька…», – Иван присел на солому, прислонившись спиной к кабине рядом с тремя большими канистрами бензина, за которыми они заехали по пути на заправку в районном центре. Дорога длиною в сорок километров с остановками заняла около двух часов, но Иван даже был рад этому. Когда машина проехала мимо барака охотничьего хозяйства, в десяти километрах от поселка, он уже не мог более сидеть. Стоя в кузове, в потоках собственных мыслей, он наслаждался моментом возвращения домой после тяжелейшей войны против фашизма. Это была возможность еще раз заглянуть в уголки своей памяти. Вспоминалось, как еще до революции он два раза в неделю двенадцатилетним мальчишкой возил на родительской лошади (по кличке Добрая) с почтальоном по этой, еще даже не покрытой круглым булыжником дороге, почту. Ее забирали на той же станции «Лосиноостровская» Ярославской железной дороги, куда он сегодня утром приехал. Почтальон, положив письма и газеты в большую кожаную сумку, всю дорогу держал ее в руках как самую большую ценность. В пути делали две остановки в придорожных трактирах. Пили горячий чай и съедали свою еду, захваченную из дома, завернутую в холстину. Сорок километров в одну сторону, а потом в другую – одним днем. Деньги за эти поездки платили небольшие, но в семье дьякона стариковской церкви Михаила Ремизова почти каждый год рождались дети, и на содержание семьи требовались дополнительные средства. Когда первые подросли, то пришлось отдать в церковную собственность дом и, получив за это рубли, отправить старших детей учиться в Москву в гимназии и училища (после окончания местной четырехклассной начальной школы). Иван был первым ребенком в семье. Он успел выучиться в гимназии и даже, по настоянию отца, поступить в 1917 году в духовное училище, чтобы после его окончания получить возможность преподавать в школах. Когда началась революция, то Иван пятнадцатилетним парнишкой отшагал из Москвы до самого дома более шестидесяти километров пешком. Сначала его путь был по рельсам Ярославской железной дороги, а затем по этому булыжнику. Двое суток заняло это его путешествие, практически без еды, так как было очень голодно в то время. Кое-кто, часто по старой памяти, в деревнях подкармливал паренька…

Мысли Ивана не отпускали его из воспоминаний. Вот за лесом появились просветы между деревьев – это поля, а вдали за молодым прозрачным леском – деревня Аксинино. Именно туда шестнадцатилетним мальчишкой бегал он из Стариково работать секретарем (образованный!) в поселковый совет по рекомендации дальнего родственника. За полями опять лес, но это уже почти дом. Иван поправил гимнастерку. Большой настоящий фибровый чемодан, шинель и «похудевший» за время дороги из Берлина вещевой мешок бережно лежали на соломе в кузове машины.

Наконец грузовик въехал на улицу рабочего поселка. По обе стороны в один ряд стояли такие знакомые невысокие дома в два, три или четыре окна. Женщина у «филипповского» дома, в светлой косынке, прикрыв глаза рукой (Иван ее не признал), всматривалась в машину. Наверное, пыталась угадать, где же она остановится. Вот и дом с зелеными наличниками на четырех больших окнах. Сколько души и сил вложено в его постройку! Грузовик остановился. Иван открыл борт машины и спрыгнул на землю. Открылась кабинка шофера, и молоденький парень с восторженными глазами начал помогать снимать ему вещи из кузова машины. За забором звенел радостный лай собаки. Это именно его, Ивана, встречала гончая Вьюга, купленная им лет шесть назад щенком в городе Клине у знакомых охотников.

– Дядя Иван, ну, как, не просквозило? Зря вот в кабину не сели!

– Ну что ты, тезка!!! Дышится-то как! Дома! – вдохнул он полной грудью.

И вдруг ворота родного дома открылись. Полнеющая невысокая женщина лет сорока, стоя спиной, пыталась вывезти деревянную телегу за оглобли (для скошенного сена, которое сушилось тут же у дома). Она была в темном синем сарафане с белой кофточкой, на голове – что-то похожее на шапочку из белого материала. Волосы убраны в низкий пучок. Это была сестра Катя! Она услышала двигатель машины и обернулась, сощурила глаза и узнала его.

– Ваааня! Брат… – курносое лицо и голубые глаза ее озарились счастьем, и она, бросив телегу, побежала к Ивану.

– Я, Катя, я… добрался вот, наконец! – Иван сдержанно, со счастливой улыбкой, погладил ее по голове, как в детстве, когда надо было попросить прощения.

Парень-шофер отнес чемодан, котомку и шинель до крыльца за воротами.