— То есть ты решил поддерживать Скорцезе?
— Именно это я ему и пообещал. А он взамен пообещал поддерживать меня — через моего сюзерена епископа Дерптского. Раз уж у нас появились интересы в империи, будем играть по их правилам. У Скорцезе сильная группировка, он сам, скорее всего, станет папой, так что логично к нему и примкнуть. Да у нас других вариантов и нет, никто к нам с интересными предложениями не спешит.
— Знаешь, для меня всё же непривычно, что вы вдруг стали имперскими дворянами, — сказала мама. — Как-то это было неожиданно.
— Ну, расплачиваться с тобой просто деньгами, как с обычной лекаркой, было бы слишком мелко, — пожал плечами я. — Вот папа и расплатился титулом. Nullum officio sine beneficio[46] — так уж повелось в империи со времён Пипина Короткого[47]. Вот, кстати, раз уж мы об этом заговорили — как ты относишься к нашим родственникам из Лотарингии? Я отчего-то думаю, что они скоро появятся на горизонте.
— Да никак, — фыркнула мама. — Где они были, когда мать меня выгнала? Да и вообще где они были все эти годы?
— Ну я примерно так и представлял твою позицию.
— И что ты насчёт них планируешь? — полюбопытствовала мама.
— Да ничего особенного. Отталкивать их не буду, но для какой-то особой дружбы причин не вижу. Будем иметь с ними дело по принципу взаимной выгоды, хотя пока неясно, что они могут нам предложить. Собственно, я и спросил-то тебя про то, как ты к ним относишься, потому что им может что-то понадобиться от тебя. Без тебя наша семья за границами княжества мало кому интересна.
— Решай сам, Кени, — вздохнула мама. — Я сделаю, как ты скажешь.
Глава 17
Дальнейшее наше пребывание в Риме было на редкость скучным. Мы решили перестраховаться и до отъезда посидеть дома. С одной стороны, нам вроде больше ничего не угрожало, но с другой — кто знает, что там за борьба происходит у попов под ковром? Например, кто-нибудь может решить, что есть возможность таким образом подставить папу. Разумный человек, конечно, должен понимать, что из этого ничего не выйдет, и что такая попытка с рук не сойдёт, но нам не хотелось бы проверять на себе степень людского идиотизма. Стоило бы и раньше об этом подумать, но кто мог предвидеть, что так получится? Впрочем, это всё попытки самооправдания.
Надо сказать, что мы немного потеряли. Рим во время quaresima[48] оказался скучен и уныл. Любые развлечения считались предосудительными; лишь у церквей наблюдалось некоторое оживление. Хотя итальянцы и в Великий пост просиживали вечера по своим тратториям и остериям, меню сезона не вызывало у нас никакого желания пообедать вне дома. По крайней мере, в нашем особняке хозяева сделали послабление для проклятых язычников и подавали нам нормальную еду.
К счастью, период скуки надолго не затянулся. Буквально через несколько дней мама объявила, что с лечением папы она закончила, и мы можем готовиться к отъезду.
— И как здоровье папы? — полюбопытствовал я.
— Он полностью здоров, разумеется, — пожала плечами мама. — Но я дам ему лет пять, может быть, немного больше. Вряд ли больше семи. Организм сильно изношен. Я вылечила его, но не стала проводить никаких восстановительных процедур. Всё, как ты сказал.
— Ну что же, я думаю, наш друг Алонзо сумеет грамотно распорядиться этими пятью годами, чтобы гарантировать себе избрание.
— Ты не слишком ему доверяешь? — с ноткой скепсиса спросила мама.
— Я ему совершенно не доверяю, — ответил я. — Если ему будет выгодно предать, он предаст, даже не задумываясь. С попами вообще надо иметь дело очень осторожно, и желательно с позиции силы.
Мама хмыкнула, выражая своё отношение к политике и политикам.
— Кстати, папа расплатился с тобой? — спросил я.