– Конечно. Можно перекусить. Я голодная.

Стараясь сохранить преимущество, я направилась к зоне отдыха. Костя быстро догнал меня и сразу оценил зал.

– Чертов вип.

Я усмехнулась и пошла к еде. Костя ворчал мне в спину:

– Зачем это все? Почти ресторан. Кресла мягкие. Офигеть.

Я поглядывала на него, пока гуляла между блюдами. Костя сидел в мягком кресле, как будто на иголках. Он не сводил с меня глаз. Каменное лицо время от времени мелькало эмоциями, но режим сдвинутых бровей все же победил.

Я вернулась к нему с креветками, картошкой фри и овощами. Решила не быть эгоисткой и взяла побольше еды. Костя ничего не ел, как и я, весь день. Мы провели незабываемое время, слушая моих папочек. Дома кусок в горло не лез. Но сейчас я чувствовала зверский голод. Костя, думаю, тоже. Чавкать около него в одиночку было бы совсем за гранью.

Я прихватила две бутылки воды и вернулась к охраннику. Он сидел в удобном кресле, как на коне. Прямой и напряженный. Словно собрался скакать в такой позе до Парижа без всяких самолетов.

– Угощайся, – щедро предложила я.

Костя окинул взглядом еду и отказался.

– Обойдусь, – буркнул он. – Не люблю креветки.

– Картошку все любят, – зачем-то настаивала я.

Он продолжал капризничать.

– Обойдусь. Не ем в аэропорту.

– Потому что еда там обычно дерьмовая, – согласилась я, прихватив за хвост креветку. – Но здесь вкусно.

Костя снова покачал головой и забубнил что-то про отсутствие аппетита и привычки.

Видит бог, я пыталась быть милой, но он сам виноват.

– Ты типичный русский.

– В каком смысле? – не понял он, заерзав на кресле и все еще не разрешая себе удобно откинуться.

– Всегда недоволен всем. Россия для грустных. Не дай бог лишний раз улыбнуться. Зимой, блин, холодно. Летом, мать вашу, жарко. В кресле сижу, как на электрическом стуле. В аэропорту не ем, потому что не ем. Хотя я слышу, как у тебя желудок урчит. На лице отражение то ли вселенской тоски, то ли запора. Бизнес – плохо, потому что плохо. Расслабься, Костя.