– Все очень относительно в этом мире, мой друг, – расплывчато отвечал Марат, разгоняя меня до бешенства за секунду.

– Казаев, ты про относительность поболтать Эйнштейну звони. Я не философ ни разу.

– Печаль-беда, Кос. Эйнштейн-то помер давно. К тому же он не философ, а физик был.

– Да хоть химик-ядерщик. Мне по колено.

– Значит, по родине скучаешь, а по другу не очень, – обиделся Марат.

Я выдохнул и вытер лоб майкой.

– Скучаю, Марат. И по тебе, и по работе, и по Москве. Какого хрена ты из меня это дерьмо вытаскиваешь? Хочешь, чтобы я заплакал от тоски по березам?

– Берез и в Кали дохрена, – метко напомнил Марат. – Я понимаю, о чем ты, Кос. Прости, сил нет как привык троллить тебя по жизни. Не могу просто так новости сообщать.

– Сообщай уже. Я почти рыдаю и готов слушать.

– Амнистия на тебя снизошла одновременно с работой, – выпалил Марат.

Я молчал не реагируя, хотя внутри все кипело. Казаев подождал реакции, но он знал меня достаточно хорошо и понимал, что я не буду визжать от счастья, словно девчонка. Амнистия одновременно с работой – это много подробностей и оговорок.

– У знакомой девочки проблемы. Ты должен забрать ее из Лос-Анджелеса и проводить до Алтая.

– Пешком? – не сдержался я. – Я не Спаситель, чтобы по океану гулять.

– Самолетом, Костя, – Марат теперь отчитывался серьезно. – Потом машиной. Паспорта вам обоим лучше не светить в России. Границы будет достаточно.

– Громов меня амнистировал?

– Нет, но у тебя будет возможность лично с ним пообщаться, если справишься с заданием.

Объяснения Марата ничего не объясняли. Я встал с камня, прошелся вдоль обрыва и искренне признался:

– Я ничего не понял, Казаев.

– Не по телефону и не я расскажу тебе подробности. Лови в сообщениях всю информацию. Я обычно не даю советов, но тут сделаю исключение. Возьмись за это дело, Кость. Иначе можешь застрять в Калифорнии надолго. Люблю, целую, обнимаю, пока.

И говнюк кинул трубку.