Долго сидели в тот вечер друзья. Пока говорили о прошлом, Рабцевич смеялся, шутил — ему было что вспоминать. Но потом, когда разговор переключился на теперешнюю жизнь, замолчал. О своей работе рассказывали Корж, Ваупшасов. Особенно радовался Орловский — он возглавил один из самых разрушенных в войну колхозов, теперь хозяйство поднялось.

— С утра и до поздней ночи кручусь как заводной, — смеялся Кирилл Прокофьевич. — Недавно отгрохали новый коровник, развернули жилищное строительство. Мечтаю, только бы сил хватило, в каждый дом паровое отопление провести. Чтобы люди у меня жили не хуже, чем в городе.

Все рассказывали, а Рабцевичу рассказать было нечего. Ковырять свои болячки? Нет, не по нему это…

Утром друзья разъехались, и опять Рабцевич остался один. Поехал за город, выкопал елочку, кленок, троечку березок, привез домой. Во дворе нашел место, посадил. Поработал и почувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Добрался до лавочки, сунул под язык таблетку, тело свинцово отяжелело, голова ясная, а тело…

— А, вот ты где?! — окликнул его знакомый голос.

Перед ним стоял, широко улыбаясь, покручивая пышный ус, Василий Захарович Корж.

— Вернулся? — обрадовался Рабцевич.

— На встречу иду, пионеры пригласили, за тобой зашел. Думаю, не откажешь мальчишкам и девчонкам в удовольствии послушать тебя?

— Так я же не готовился, — растерялся Рабцевич.

Корж рассмеялся:

— Чудак, да ты к подобной встрече всю жизнь готовился. Ладно, давай переодевайся, и пойдем.

Так Корж утащил Рабцевича на первую встречу с пионерами.

И началось. Рабцевича стали приглашать всюду. Его хотели видеть курсанты учебных организаций ДОСААФ, школьники, студенты, рабочие, воины, писатели, ученые. Рабцевич никогда не отказывал. Он много ездил по республике. Выступал с лекциями, беседами, рассказывал о размахе партизанского движения в Белоруссии в пору войны, о людях, которые отдавали ради победы все, зачастую и саму жизнь.

Александр Маркович умел находить доверительные слова для слушателей, беседы строил так, что рассказ о партизанах и связных неизменно вызывал чувство гордости их самоотверженностью, помогал глубже постичь истоки патриотизма.

Как-то, рассказывая жене о своих впечатлениях от встреч и бесед с людьми, Александр Маркович признался:

— Лишь сейчас я понял, что нужно рассказывать не столько о том, что мы делали, сколько зачем делали. Молодых надо учить быть людьми.

Рабцевичу много писали. Ребята просили прислать фотокарточки, личные вещи для организации в школах уголков, музеев Великой Отечественной войны. Особенно дороги были письма от связных отряда, которые не получили документы о своем участии в борьбе с оккупантами.

Александр Маркович шел в органы госбезопасности, просматривал архивные документы, подробно отвечал на письма, высылал нужные справки.

Общественная работа увлекла его, он опять не знал покоя.

А здоровье Рабцевича ухудшалось с каждым днем.