Рабцевич встает у открытой двери. Первым прыгает Линке, за ним Змушко, потом один за другим бойцы.
— До скорой встречи, — напутствует боевых друзей Рабцевич и последним ступает за борт…
Под ногами, как и предполагали, болото. Командир освобождается от парашюта, некоторое время выжидает. Ничего не видно: только-только начинает светать.
Рабцевич сигналит карманным фонариком. Перед ним вырастает боец Рослик.
Постепенно собирается вся группа. Можно идти, но куда? Над землей лежит плотный туман.
— Давайте, товарищи, сначала… — Рабцевич хочет объяснить, что следует делать, и замолкает на середине фразы.
В предрассветной тишине отчетливо слышится перестук колес: видно, невдалеке идет железнодорожный состав. «Что за черт? — тревожится Рабцевич. — В месте приземления железной дороги не должно быть».
— Первым делом надо быстро затопить парашюты, — говорит он, — а уж потом разберемся, где мы оказались. Отрежем стропы и привяжем ими сапоги за ушки; стропы надо протянуть за шеей, как у детей варежки.
— Это еще зачем? — спрашивает кто-то.
Рабцевич не отвечает, ведет бойцов в сторону от невидимой пока железной дороги. И только тогда всем становится ясно, зачем командир приказал привязать сапоги, — за лямки их легче вытаскивать из болотной трясины.
Прошли совсем немного. Рядом звякнул металл, булькнула вода — похоже, кто-то достал из колодца воду.
«Час от часу не легче! Жилья здесь не должно быть!..»
Кончается болото, кустарник сменяется деревьями — осинами, березами, липами…
Становится светло, но туман все еще висит над округой. Это и хорошо (если фашисты слышали самолет и послали облаву — не скоро обнаружат), и плохо (трудно самим сориентироваться).
Рабцевич выводит группу на полянку.
— Здесь, пожалуй, и остановимся.
Отправив сержанта Пикунова в разведку, остальным приказывает:
— Костры не разводить, курить по очереди и так, чтобы огня не было видно.
Бойцы живо развязывают вещмешки, устраиваются завтракать.
— Товарищ командир, может, успеем портянки просушить? — спрашивает Шагаев. Он снимает сапог, выливает воду.