Петлю волосяную на трубу, загодя заготовленные тряпки на руки, и оттолкнувшись – как в пропасть! Вж-жух! Только тряпки задымились.

– Ку… кхе-кхе… – выскочивший было дворник подавился криком, хватая воздух волосатым ртом, не в силах вдохнуть.

В рот этот раскрытый тряпки, ножиком кусок верёвки волосяной резанул, да руки за спиной ему, а потом и ноги. Дышит? Дышит! И закоулками, переулками…

– К-конёк?! – выдохнул вышедший на условленный стук оголец, тараща сонные глаза и неверяще их протирая. Из узкого проёма, перегороженного досками, несло скопищем потных тел, отродясь не стиранных тряпок, рвоты и алкоголя.

– Он самый, – отзываюсь небрежно, стараясь не дышать слишком глубоко. Отвык, ети! – да не стой столбом, старшево зови!

– А… агась! – оголец, оскальзываясь на телах товарищей, стал пробираться вглубь, – Клещ… Клещ!

– … опился совсем, утырок… – и звук затрещины.

– Ай! Да правда!

– … смотри у меня… Конёк?! – глаза выпученные, мокрогубый рот раззявлен округло. Спохватился, вытерся рукавом…

– Он самый, – не чинясь, жму руку…

«– Не забыть протереть её спиртом!»

– … дело есть.

– Ага, ага, – истово закивал атаман болванчиком, растирая лицо.

– Што там за скотина посередь ночи… – забухтела куча тряпья недовольно.

– Никшни! – вызверился Клещ, швыранув в ту сторону кусок щепастой доски, – Я те покажу!

– Пусть, – останавливаю его, – не к нему пришли.

– Ага, ага… – в глазах – безудержная готовность на… што угодно, пожалуй. Вот позову сейчас голову кому проламывать, так даже и не спросит – кому и за што. На Хитровке меня до сей поры держат за своево, считая, пожалуй, особо удачливым Иваном. Даже африканские приключения и изобретательство тому не помеха.

– Переодеться? – засуетился Клещ, – Эт мы завсегда!

Затеплилась воняющая прогорклым салом лампадка, завозились огольцы, спящие вповалку на досках. Обступили, трогают неверяще…

– Конё-ок… – протянул самый младший, отчаянно, с подвывертом щипя себя, – ай! Не сплю…