* * *

Студенты совсем распоясались. Они скандировали "Пабтхонг!" (контейнер для риса, обжора), смеялись, свистели, потрясали самодельными плакатиками с искажённым названием группы — "PigStin". ЁнЭ даже порадовалась, что агрессивная неприязнь этих молодых людей относится не к ней. И ещё она отчётливо осознала, что уже ни за какие блага мира не хочет быть айдолом, как порой совсем недавно мечтала. Находиться постоянно в центре пристального внимания тысяч людей, испытывать на себе не только поклонение и любовь, но и такую вот ненависть — спасибо, это точно не для неё. Она лучше в сторонке постоит.

В общем, зрители пошли вразнос. О продолжении концерта не могло быть и речи. Помощник менеджера беспомощно смотрел по сторонам и, очевидно, понятия не имел, что в данной ситуации ему следует предпринять.

И тут на сцену вышла ЮнМи.

Нет, поправила себя ЁнЭ, не ЮнМи — Агдан. Вышла, сказала что-то успокаивающее девушкам, приобняла Кайлу, потом шагнула к микрофону и подняла руку, требуя тишины.

Никто, естественно, замолкать и не подумал. Задние ряды вообще сначала не поняли, что за диво в стильных брючках и с чёрными очками в пол-лица стоит на краю сцены. Не обращая внимания на поднятую руку, они продолжали прыгать, самозабвенно повторяя глупую кричалку.

Тогда ЮнМи сделала знак оператору, чтобы тот врубил звук на полную, и рявкнула в микрофон так громко и зло, что динамики негодующе затрещали, а с окружающих площадку деревьев сорвалась стая испуганных птиц:

— А ну заткнулись все!!!

И моментально наступила такая звенящая тишина, что можно было расслышать даже звуки проезжающих где-то вдалеке автомобилей. ЁнЭ сидела сбоку от сцены и ей хорошо были видны ошарашеные лица студентов, с округлившимися глазами и удивлённо открытыми ртами. Наверное, никто ещё не кричал так бесцеремонно и яростно на этих ухоженных мальчиков и девочек, полагающих себя будущей элитой общества.

Когда прошёл первый шок, и кто-то попытался было возмутиться, Юна пресекла эти поползновения столь же бесцеремонно и жёстко:

— Молчать, я сказала!

Дождавшись полной тишины, она вкрадчиво и с ощутимой угрозой спросила:

— Что, бандерлоги, не узнали меня?

Она сняла очки и неторопливо обвела взглядом ряды замерших зрителей. Её потрясающие глаза сверкали сейчас не чистой небесной синевой, а пронзающим насквозь ледяным гневом. Казалось, они светятся изнутри.

— Агдан! — выдохнули первые ряды.

— Агдан-Агдан-Агдан! — повторили вслед за ними и все остальные.

Слово прокатилось из конца в конец и несколько раз отразилось эхом от задника сцены. А ЮнМи стояла перед тысячной разгорячённой толпой, как пастух перед взбунтовавшимся стадом, и от неё исходила волна такой уверенности в своей силе и в своём праве повелевать, что это почувствовали даже самые отмороженные хейтеры.

— Смотрела я на вас, слушала ваши вопли и, знаете, господа студенты, что я при этом испытывала? Я испытывала обжигающий стыд. Мне стало невыносимо стыдно, что я живу с вами — такими умными и такими, как оказалось, бездушными идиотами — в одной стране. Мне стало стыдно, что вы тоже называетесь корейцами, что мне приходится ходить с вами по одним улицам и говорить на одном языке.