– Никакой он не
На это Грим смолчал, думаю, он слишком разозлился, чтобы найтись с ответом. Вместо этого ему быстро сунули в руки рог с пивом, и все, мужчины и женщины, вновь подняли здравницу.
Белобородый старик пил и, пожалуй, начал пьянеть, я заметил, что он немного осоловел и стал на удивление молчалив. Мне тоже поднесли пива, и хоть я прихлебывал с осторожностью, вскоре почувствовал хмель. Это пиво было того рода, которое варят островитяне из двухрядного ячменя, что зреет на залитых солнцем полях на юге Англии, напиток, сразу ударявший в голову, а затем в промежность. Но воздействие было очень разным: мысли в голове ворочались неохотно и медленно, но ниже пояса все было иначе. Не один островитянин был зачат во хмелю, как бы часто священники ни наведывались сюда и ни рассказывали, как должен вести себя человек, чтобы угодить Белому Христу и его отцу. Древние боги еще не ушли с островов, а их повадки были иными: никто из них не воротил носа от кружки пива или от женщины.
Большинство мужчин у костра уже знатно приложились к кружкам и дошли до того состояния, в котором пьяные мужчины наиболее раздражительны: достаточно пьяны, чтобы полезть в драку из-за любой мелочи, но еще достаточно трезвы, чтобы не утратить власть над ногами и руками. И именно в эту минуту на площадь явился ярл острова со своими людьми. Я заметил его одним из первых: он выехал верхом из-за домов и поначалу остановился на некотором расстоянии от костра, чтобы его люди успели его догнать. Дружинников было восемь, все на конях. Мореход их увидел и поднял кружку в приветствии. Но Сигурд, сын Хлёдвира, ярл надо всеми Оркнейскими островами и их жителями, не ответил на приветствие.
Раньше я ярла не видел, так что Гард пихнул меня локтем и объяснил, кто это, чтобы я понял: назревают неприятности.
Сигурд спрыгнул с коня. Некоторое время он рассматривал нас, затем сплюнул на землю с явственным презрением и сказал несколько слов одному из сопровождающих, указывая на боевой корабль. Этого человека я уже видел, он однажды явился на Гримсгард и велел, чтобы Грим припас для сборщика податей вяленой рыбы и мяса, после чего Грим сидел за полночь и клял ярла и всю его родню. Ведь этот человек, с которым говорил ярл, был никем иным, как его сыном по имени Хунд, а островитяне прозвали его Щенком. В его повадке было что-то неприятное, будто он не шел, а крался и никак не мог выпрямиться во весь рост. Теперь он стоял рядом со своим отцом, на губах играла предвкушающая усмешка.
О Сигурде, сыне Хлёдвира, говорили, что он жаден и приказывает тайком резать скотину тех людей, которые отказываются платить ему подати. Это был крупный, толстый мужчина, на шее над линией ворота виднелся чирей. Говорили, что этот чирей менял цвет, когда ярл злился, и наливался красным цветом; как маяк предупреждает корабль об опасности, так и гнойник предупреждал людей вокруг. Грим, сидя у костра, налился злостью и начал рычать, и хоть Хакон попытался его успокоить, обняв отца за плечи, это не помогло. Ярла Грим иначе не называл, как разбойником и мерзавцем, ведь тот ничего не делал, лишь собирал подати, а со своими бедами островитяне управлялись сами, как умели.
Подойдя к костру, ярл встал, расставив ноги и засунув за пояс большие пальцы рук. Он вздернул подбородок, не говоря ни слова и уставившись на морехода в плаще. Его глашатаем стал Щенок:
– Сигурд, сын Хлёдвира, ярл Оркнейский, приветствует вас на островах. – Щенок сделал пару шагов вперед. – Это ваш корабль?
Мореход кивнул.
– Вы можете бросить якорь у нашего причала.
Мореход бросил взгляд на свой корабль, затем вновь повернулся к Щенку и ярлу.
– Да, – сказал он. – Как видите, мы уже здесь.
Щенок подошел еще ближе, шагнул между женщин и мужчин у кострища и щурясь стал рассматривать, сколько воинов осталось на корабле. Те, должно быть, поняли, что что-то затевается, несколько человек быстрым шагом спустились по сходням, кое-кто сжимал топор. Должно быть, Щенок испугался, он отпрянул к отцу и встал за его спиной. Сигурд, сын Хлёдвира, сказал что-то вполголоса своим дружинникам, те, откинув полы плащей, опустили руки на рукояти мечей и топоры у пояса; сам Сигурд также готов был вытащить свой меч, но мореход воскликнул:
– Не обнажай меча против меня! – Это прозвучало так, будто он боялся, что, если ярл вытащит меч, произойдет что-то страшное. – Ты могуч, Сигурд Оркнейский. Но я поклялся своему вождю, что не буду повиноваться никому, кроме него. Если ты поднимешь на меня меч… Мне придется убить тебя, ярл.
Из ножен, скрытых ранее под плащом, он вытащил длинный сакс. Я и раньше видел такие длинные острые ножи, но у нас дома, в Вингульмёрке, их почти не использовали, они были привычнее в дальних странах. У обычных ножей лезвие у кончика изгибается к спинке, но у сакса лезвие прямое, а спинка изогнута.
Сигурд, сын Хлёдвира, так и застыл, сжимая рукоять меча, глаза у него округлились. Он смотрел на морехода с саксом, на его команду, идущую с пристани, и нам показалось, что сейчас он повернется и уедет, но оказалось, что я недооценивал ярла.
– Я не поднимаю меч на чужестранцев, – заявил Сигурд, и меч скрылся под плащом. – Но заплатить подать ты должен. Десятую часть тех денег, что у тебя на поясе.
Сигурд указал на кожаный мешочек на поясе морехода, схватил сына за рукав и вытолкнул вперед. Щенок согнулся больше, чем обычно, не осмеливаясь взглянуть в глаза мореходу и пробираясь к нему меж людей у костра, он неотрывно смотрел на кошелек. Должно быть, мореходу надоело это зрелище, он вдруг сорвал кошелек с пояса и перекинул его через костер прямо к ногам ярла:
– Возьми, сколько хочешь, ярл. Будем считать, что мы расплатились и за следующую стоянку.