— Скорее, решительный. Я объяснил ему, что у нас тут не Америка, что мы по своей службе занимаемся преследованием людей, сующих другим людям острые предметы в уши, потому что такие люди и сами плохие, и плохо поступают. А вовсе не потому, что пострадавший сам того желает. Тут он сменил показания, сказал, что это был несчастный случай. Возвращаясь домой, поскользнулся на льду и ударился ухом о столбик от ограды. Где это случилось, он не помнит, был в шоке. Явно, где-то на Рыбаках, потому что там проживает.

— Семья?

— Жена, двое сыновей: учатся в лицее и в гимназии.

— А этот его бизнес? Пансионат? Пивная?

— Брезентовые покрытия.

Шацкий покачал головой. Н-да, деятельность была, скорее всего, не совсем той, чтобы городские парни требовали свою долю. А такую возможность следовало бы обдумать в случае странных телесных повреждений. Понятное дело, мужик мог действовать и в серой зоне, брезент мог быть, по совпадению, лишь прикрытием. Ну а наличие семьи объясняло бы страх Кивита перед включением в действие правоохранительных органов.

— Я поговорил с ним спокойно. Объяснил, что если кто-то ему угрожает, то семья вовсе не будет в большей безопасности, если он сам начнет делать вид, будто бы угрозы не существует. — Фальк доказывал, что безошибочно следует за ходом мысли своего патрона. — Рассказал о правах пострадавшего, объяснил, какие средства можем применить в отношении подозреваемого нарушителя. Что при таких телесных повреждениях и угрозах арест был бы возможен. Что сам он не должен был бы бояться за детей. Я рассчитывал на то, что хоть что-нибудь из этого его тронет. Но нет.

Шацкий размышлял. Что-то тут для него не сходилось.

— Как он выглядит?

— Небольшого роста, худой?

— Да нет, здоровый мужик, широкоплечий, с пузом.

— Другие телесные повреждения?

— Нет.

Дело следовало бы автоматически закрыть, не было смысла вести следствия в случае драки, когда пострадавший не желает признаваться. Если же это была не драка, а только мужик вел какие-то подозрительные делишки, например, с русскими, тогда он сам был себе доктор. И Фальк принял очень жизненное, логическое решение. Шацкий, похоже, сделал бы то же самое.

— Знаете что, отложите-ка решение еще на пару дней, — сказал он асессору. Если других повреждений на теле нет, то пан Кивит ни упал на что-либо, ни принимал участие в пьяной драке. Это означает, что их должно было быть не менее трех, чтобы иметь возможность его обездвижить и копаться чем-то в ухе. Скорее всего, его шантажировали угрозами или насилием в отношении семьи. Проверьте, откуда забрала его скорая помощь, устройте фарс с обыском в доме в плане крови, допросите жену с сыном, а потом еще раз хорошенько прижмите уже его самого. Лучше всего делайте это на Партизанской, комната с венецианским зеркалом, камеры, пускай думает, что дело это серьезное.

Эдмунд Фальк не дискутировал. Он покачал головой, как будто понимал, что примет еще не одно жизненно важное решение. Сейчас же время на обучение. Парень собрал бумаги и поднялся с места. Он был невысоким, быть может и не настолько, чтобы возбуждать удивление, но заметно, тем более, что родом он был из поколения хорошо питающихся великанов. Либо гены, либо его мать не могла отказаться от стимуляторов во время беременности.

Низкорослый, мелкий, худощавый, с фигурой танцора. Неожиданно Шацкому сделалось не совсем приятно из-за того, что, расспрашивая о Кивите, использовал определение «небольшого роста, худой». Это как раз Фальк был низким и худым, к тому же он вечно одевался в черное или темно-серое, что создавало впечатление, будто занимал еще меньше места. Ведь он мог еще подумать, что это от взгляда на него Шацкому пришел в голову подобный вопрос.

— А вы хорошо выступили в моей старой школе, пан прокурор, — сказал Фальк перед тем, как выйти.

— Вы слышали?

— Видел. Двадцать первый век. — Похоже, слова «небольшого роста, худой» его укололи. Как правило, злорадством он никогда не отличался.