Готовить отец тоже не любит, тем более что приготовленное им, будет подвергнуто острейшей критике. Теперь я могу представить, почему отец выпивает и норовит сдернуть из дома под любым предлогом. Надо выручать.
— Ладно, я схожу, все равно прогуляться надо, — встаю и убираю учебники.
Родители удивленно замолкают, т. к. знают, что я, наверное, больше отца ненавижу ходить по магазинам, стоять в очередях с уставшими после работы и раздраженными покупателями (в основном женщинами). В будущем я, столкнувшись с неорганизованностью и не способностью планировать хотя бы на несколько дней вперед супруги, а потом за продолжительный период холостяцкой жизни привык к самообеспечению. Для меня не составляло труда периодически пополнять продуктовые или хозяйственные запасы в доме.
— Только, как быть с папиросами? — вопросительно смотрю на отца.
— Мне хватит пока (мне), я к Дмитриевичу, помочь надо (маме), — обрадованно, не дожидаясь реакции мамы, отец быстро исчезает за дверью. Мать устало всплескивает руками и с негодованием смотрит на дверь.
— Вот сволочь, опять поддатый придет, — идет к своей сумке и, достав из кошелька трешку, кладет на стол.
— Что на ужин хочешь? — желает поощрить меня за готовность к подвигу.
— Фуа Гра и баранины, запеченной с ананасами, не будет? — иронизирую. — Тогда, что приготовишь.
Фыркнув, мама уходит на кухню. Одевшись, забрав деньги, бидон и авоську вышел на темную зимнюю улицу. Отмечаю — фонарей в моем времени в поселке не прибавилось. Двор освещался только фонарями от дороги, светом многочисленных бараковских окон и фонарем возле колонки.
В поселковом магазине и возле него (в народе «Восьмой», вероятно, по порядковому номеру гастронома), как и ожидалось, толпился народ. Самая большая очередь, преимущественно из мужиков, была возле алкогольного отдела, в друге отделы — из женщин, в две кассы — смешанная. Встал в молочный отдел. Какой приятный запах от молочных продуктов. Продавщица в несвежем белом халате привычно ловко разливала молоко из алюминиевого молочного бидона литровым черпаком с вертикальной длинной ручкой.
— А сколько масла то брать? Не спросил у матери. Граммов 200–300 хватит, наверное, — сходил, посмотрел на ассортимент отдела бакалеи. Нескафе и даже Пеле не пахнет. Тот же Кофе растворимый (скорее кофейный напиток), тот же чай со слоном, что и дома.
На улице подкатил местный забулдыга от группы таких же и привычно попросил 10 копеек. Вот ведь заботы у людей? Настрелять на бутылку бормотухи, «раздавить» ее на всех в подъезде соседнего дома из «горлá» и снова на «пост» — стрелять копейки. Ничего не ответил жаждущему попрошайке, отодвинул его плечом и, не прислушиваясь к бурчанию за спиной, пошел в хлебный магазин. Ведя себя вызывающе со старшим, я ничем не рисковал. В группе «бухариков» было несколько знакомых лиц.
Где-то на периферии, на углу заметил Грузина с Аниськой (Славка Антонов) — по «бригаде» мои бывшие кореши. Наверное, тоже за бухлом подвалили. «Бомбить» прохожих еще рано, да и место людное.
Хлебный магазин располагался в старом доме, вросшем в землю, так что в магазин надо спускаться — пол был ниже уровня земли. Запах — обалдеть! Батон был мягкий, наверное, завозят 2 раза в день с нашего хлебокомбината. По дороге домой встретил Серегу Яшкина из нашей компании. Он, увидев меня с авоськой и бидоном удивился, но ничего не сказал. Среди ребят было не принято ходить за продуктами (не по-понятиям, не по-пацански, если ты не домашний мальчик, маменькин сынок). Спросил:
— В спортзал не пойдешь?
Прислушавшись к себе, решил:
— Еще рано со своим изменениями из-за послезнания общаться с друзьями, не вызывая вопросов и недоумения. Отговорившись делами, пошел домой. Надо спокойно посидеть над Планом.
Я вдруг вспомнил — через 8 лет отец умрет от рака яичка. Может пора попробовать изменить будущее хотя бы своих близких?
— Первые признаки заболевания у него появились за 3 года до смерти, — вспоминал я, — А потом два года постоянно лечился и сидел на обезболивающих лекарствах.
Как больно было чувствовать себя беспомощным, глядя на угасающего, но бодрящегося отца. В то же время, меня удивляло то, что зная о смертельной болезни, отец в периоды облегчения строил планы на будущее, говорил о ремонте в гараже, устройстве на работу, когда снимут инвалидность.